– Я так и знал…
Договорить не получилось, у меня перехватило дыхание, комната вдруг поплыла перед моими глазами, потолок закружился, и я впервые в жизни потерял сознание…
Глава 2
Отравительница из Сохо
Два последующих дня мы не выходили из дома. Слишком о многом нам двоим следовало поговорить, к тому же никто не освобождал меня от обязанностей секретаря, да и чисто письменной работы скопилось много. Гривистый волк, шумный и общительный дон Диего Фернандес Агуарачай, покинул нас ещё вчера утром.
Он действительно был выходцем из Южной Америки, но уже порядка шести лет жил в пригороде Лондона, держал в частном секторе небольшую лавочку подержанных костюмов и реквизита для актёров передвижных театров. С месье Ренаром они были знакомы довольно давно, так сказать, на дружеской ноге, втайне не раз подменяя друг друга в разных жизненных ситуациях.
По установившейся традиции наших бесед в стиле «учитель – ученик» фактически я сам должен был найти ответы на свои же вопросы. На первый взгляд это кажется достаточно простым, но на деле весьма сложное упражнение для новичка. Тешу себя надеждой, что уж меня-то, наверное, нельзя называть новичком…
– Сэр, но ведь Шарль видел дона Диего.
– И? – приподнял правую бровь лис.
– И он назвал его актёришкой, – опустив глаза, признал я. – Сказал, что этот тип выдаёт себя за того, кем не является.
– Вот именно. Что ещё показалось тебе подозрительным?
– Перчатки.
– Всё просто, у моего приятеля нет мизинца. Перчатки с протезом спасают ситуацию. Предвосхищая твой очередной вопрос, сразу скажу: цвет глаз меняется парой-тройкой капель сока белладонны.
– А ещё тот полисмен-бульдог из «близких к природе», он же…
– Да, бульдоги не столь тонки на нюх, но у них цепкая хватка. Этот парень сразу понял, что входят в дом и выходят из дома два разных волка.
– Звание не позволяло ему напрямую доложить об этом начальству, – согласился я, ибо уж что-что, а субординация в Скотленд-Ярде всегда соблюдалась свято. – Ага, теперь понятно, почему вы использовали такие ужасные одеколоны. Чтобы Гавкинс не догадался?
– Доберманы чертовски умны. Мне пришлось приложить все усилия, чтобы заставить его отворачиваться при одном приближении «сотрудника пинкертоновского агентства».
– То есть никто не знает о том, что вы живы, сэр?
– Ну, кто-нибудь знает всегда. – Мой учитель потянулся, отставил пустую чашечку самого обычного кофе и бросил тоскливый взгляд в сторону кухни, но на этот раз старина Шарль был неумолим – никакого виски до вечера. Да и вообще никакого крепкого алкоголя!
Дело в том, что сквозная рана в плече лиса хоть и была заштопана профессиональным флотским врачом, но для лучшего и скорейшего заживления какие-то чисто лондонские привычки стоило отставить в сторону.
– Негодяй стрелял в упор, я сам видел у вас кровь, как же получилось…
– Когда ты в последний раз стрелял из пневматического револьвера, в неудобной позе, с левой руки, раскачиваясь из стороны в сторону, в состоянии плохо контролируемой паники, не имея возможности даже толком прицелиться?
– Понятно. И по счастливому стечению обстоятельств вы упали в реку, а, как известно, все лисы умеют плавать.
– Хм, ну нет, – качая головой, не согласился наставник. – Попасть в Темзу надо было ещё постараться, я честно делал всё, чтобы выжить.
– Полагаю, глупо спрашивать о том, вы ли подчёркивали нужные строчки в газетах?
– Это было самое элементарное. Я ни на миг не сомневался, что ты всё поймёшь.
– Благодарю вас, сэр! – Кажется, я покраснел, потому что Ренар всегда был скуп на похвалу.
– О, право, не за что, – с улыбкой отмахнулся он. – Всё было под контролем, мы с Диего вели тебя, как итальянского буратино на ниточках. Поверь, тебе просто никто не позволил бы совершить неправильный шаг. И не дуйся.
– Я не дуюсь.
– Ага, кого ты обманываешь, мальчишка, себя или меня? – раздражённо прорычал мой учитель, но, прежде чем больной Юпитер начал метать молнии, опытный дворецкий вовремя поставил перед ним стакан тёплого молока с мёдом и ложечкой сливочного масла.
Лис скорчил страдальческую физиономию, но тот был неумолим.
– Это обязательно пить?
Шарль даже не удостоил хозяина ответом, он просто стоял и молча ждал, пока пустой стакан не поставили обратно на поднос.
– Салфетку, месье?
Месье Ренар демонстративно вытер остатки молочной пенки с губ широким рукавом шёлкового халата и независимо вздёрнул нос. В каких-то моментах он был куда более эмоциональным французом, чем невозмутимым англичанином.
Проводив взглядом дворецкого, уходящего с подносом, я с коротким поклоном вернулся к разговору.
– Но теперь, разумеется, вы всем откроетесь?
– Хотелось бы, но… – Мой учитель неопределённо повёл плечами. – Пожалуй, ещё какое-то время мне было бы предпочтительней сохранять своё инкогнито. Нет, не перевоплощаться в дона Диего, но провести с недельку на карантине. Так сказать, заживлять раны в самоизоляции, с книгами, здоровым сном, полезной и лёгкой пищей.
– А если вдруг произойдёт какое-то преступление и…
Вот Ньютон же шестикрылый, как оказалось впоследствии, именно этот вопрос оказался лишним. В том плане, что месье Ренар, капризничавший по поводу и без, вдруг заявил, что Британия прекрасно обойдётся и без него, Скотленд-Ярд тоже не зря получает жалованье, так что пусть наконец-то поработают другие. В конце концов, если уж совсем прижмёт, то он легко справится с любым расследованием, даже не выходя из дома!
– Но как же ваш излюбленный дедуктивный метод, ваше уникальное умение разговаривать с людьми?
– Ты и сам прекрасно можешь с кем угодно поговорить, а мне останется лишь сделать правильные выводы, чтобы отправить преступника за решётку. Майкл, дьявол тебя раздери!
– Сэр?
– Сию же минуту убери это насмешливое выражение со своего лица!
– Сэр?!
– Не беси меня-а!
Невозмутимый дворецкий в ту же минуту поставил перед моим учителем второй стакан молока. Кажется, до лиса начало доходить, что молока у нас дома много и если он не хочет от него лопнуть, то придётся вновь учиться держать себя в руках.
Месье Ренар выпрямил спину, с улыбкой обернулся ко мне и вдруг предложил:
– Пари?
Мы с дворецким изобразили некоторое подобие удивления. Нет, удивились-то мы оба преизрядно, но истинный британец не должен показывать обуревающих его чувств.
