Однако Мелик-шах не отступился. В 1092 году Бузану было доверено идти против Абу-л-Касима. Алексею Мелик-шах предложил формальный союз: дочь Алексея должна была выйти замуж за сына Мелик-шаха, и вся территория Анатолии от Никеи до Антиохии, иными словами, вся территория, которую прежде контролировал Сулейман, подлежала возвращению Византии. Для того чтобы обеспечить повиновение туркменов, султан должен был предоставить в распоряжение басилевса необходимые для этого войска. Бузан не смог покорить Никею, но он оккупировал достаточно территорий Абу-л-Касима, чтобы заставить его понять, что будет разумно отправиться к Мелик-шаху и испросить его прощения. Султан отправил его договариваться с Бузаном, который его задушил. Алексей, со своей стороны, хотя и не мог, как христианин, согласиться с предложением о свадьбе, на этот раз отреагировал на эту попытку сближения. К сожалению, когда его посол уже находился в пути, он получил известие о смерти Мелик-шаха. Он вернулся назад, Бузан отступил в Эдессу, а брат Абу-л-Касима Булдаджи, спешно приехав из Каппадокии, без труда стал его преемником в Никее (1092–1093 гг.).
Как после смерти Алп-Арслана, когда в Малой Азии появились сыновья Кутулмыша, так и после смерти Малик-шаха, сыну Сулеймана Кылыч-Арслану удалось бежать. Каким-то образом он сумел добиться признания большинством военачальников отца и обосновался в Никее. Распад империи сельджуков, последовавший за смертью Мелик-шаха, положил конец их попыткам проникнуть в Малую Азию (в связи с чем войско Исмаила лишилось всякого реального влияния, за исключением разве что Армении). Таким образом, находившиеся там турки (туркмены) смогли действовать совершенно независимо от своих кузенов с востока. Здесь нет необходимости снова подчеркивать роль, которую играли в ситуации власти Византии.
Так продолжалось без особых изменений с момента приезда Кылыч-Арслана до появления крестоносцев. Византию продолжали тревожить на суше и на море, если не сам султан, то его подчиненные. Чтобы изгнать одного из них, Ил-хана Беглербека, из Аполлонии и Кизика, Алексею Комнину пришлось провести две кампании. Другой, Чака, чьим подвигам суждено было оставить память на долгие времена, поскольку более поздние упоминания о них вошли в «Данишменднаме», обосновался на побережье Эгейского моря в Клазоменах, Фокее и Смирне, по своему усмотрению продолжил строить флот вместе с местными моряками, высадился на островах Хиос, Лесбос и Самос и, среди прочего, перекрыл Дарданеллы в Абидосе. Но самое важное из всего этого заключалось в том, что в то время над Константинополем нависла угроза из Европы со стороны родственников турок-сельджуков – тюрков-печенегов, носившихся по русской степи и низовьям Дуная, и Чака начал с ними переговоры об объединении усилий. Несмотря на то что Чака был тестем Кылыч-Арслана, он, вероятно, не снискал одобрения своего правителя, поскольку тот, если судить о нем по его последующим действиям, был больше заинтересован в укреплении своих восточных связей. В любом случае Алексею удалось отдалить Кылыч-Арслана от Чаки, которого султан велел убить. Однако эффект от такого решения оказался недолгим, поскольку место Чаки заняли другие, менее известные тюрки. Кылыч-Арслан со своей стороны при содействии некоего Алп-Илек ибн Кутулмыша, который обосновался на побережье и, возможно, был его дядей, попытался изгнать армяно-грека Габриеля, бывшего младшего офицера в войске Филарета, из Малатьи, куда его посадил Мелик-шах. Малатья являлась главным центром коммуникаций между Анатолийским нагорьем и Месопотамией, но, кроме того, она находилась на том из двух путей, ведущих в Иран, который пролегал ближе к югу. Позже станет видно, как важно для Кылыч-Арслана было удержать ее и не позволить, чтобы она перешла к другим туркам. Но сейчас можно вспомнить, что Малатья, вероятно, составляла часть той территории, которую Алексей Комнин передал Сулейману, и что Габриель был одним из его бывших противников.
Именно вокруг Малатьи стали развиваться контакты между поднимающейся властью Кылыч-Арслана и другими турками с северо-востока Анатолии. Главным действующим лицом этих контактов был один из их вождей, известный в истории под персидским именем Данишменд (ученый человек), чье происхождение столь же туманно, сколь важна роль, которую играл он, а позже его потомки. На эту тему написано достаточно много, поскольку он является героем эпического произведения «Данишменднаме», дошедшего до нас в виде переложения XIV века, сделанного с оригинала XIII века. К сожалению, эта замысловатая смесь реальных историй и вымышленных версий была принята за истину не только османскими историками, но даже некоторыми современными авторами. Основной интерес этой истории, безусловно, состоит в том, что она свидетельствует о том огромном впечатлении, которое оставил этот человек, и, следовательно, о его огромном значении. В этом произведении повествуется о его подвигах и подвигах его сподвижников в борьбе против разного рода христиан в Малой Азии, особенно в регионе Амасьи, Токата и Никсара, которым суждено было сохранить его имя. Однако турки-туркмены, которые в Хорасане познакомились с популярным иранским героем Абу Муслимом, а в Малой Азии с популярным арабским героем Батталом Гази (вошедшим в историю в связи с той ролью, которую он сыграл в ранних войнах с Византией), стремились связать Данишменда с этими традициями и заявляли, что Малатья – город Баттала – это место его рождения. Некоторые армянские авторы, конечно, желали бы считать его персо-армянином или даже потомком Аршакидов. Эти традиции представляют огромный интерес, поскольку демонстрируют более поздние этнокультурные интерпретации, но они совершенно бесполезны в деле установления исторической правды. Нет никаких оснований считать Малатью местом рождения Данишменда, который в таком случае был бы обращенным в ислам местным жителем, как и в том случае, если бы он был уроженцем Армении. Кажется неправдоподобным, чтобы туркмены, при наличии такого языкового барьера и различия в традициях, избрали его своим вождем и, более того, сделали героем, олицетворявшим собой их народ, человека чужого племени. Тайлу – таково, вероятно, было настоящее имя этого персонажа – имел туркменский облик, а имя Данишменд, встречающееся среди гази, напоминает о его славе как «мудрого человека» и является исламизированной версией слова baba, то есть шаман, идущего от их центральноазиатских предков.
Более того, некоторые более поздние авторы старались установить родственные отношения или связь, по меньшей мере по женской линии, между Данишмендом и Сулейманом или Кылыч-Арсланом и представить его в туркменской традиции как полководца армии султана, появлявшегося уже в битве при Манцикерте. Нетрудно понять, что многие знатные семейства стремились иметь предка, участвовавшего в битве при Манцикерте, точно так же, как те европейцы, которые придумывали себе фальшивых предков-крестоносцев. Можно также понять, что авторам, воспитанным в традициях сельджуков, было бы трудно согласиться с тем, что какой-то другой лидер, кроме Сельджукида, мог иметь какое-то значение. Аналогичный феномен появляется позже у Османов. Нельзя полностью исключить, что Данишменд мог скрываться под именем одного из лидеров, о котором у нас есть лишь смутное знание и который появляется в текстах до 1095 года, но надо признать, что никакого определенного упоминания о нем до этой даты не существует. Самое большее, что можно себе представить, с точки зрения той роли, которую он вскоре начал играть в операциях против крестоносцев, – это что его восхождение к славе началось раньше. Даже если так, несмотря на то что в этом регионе сохранилось очень мало документов, в отсутствие каких-либо упоминаний о нем трудно представить, что эта слава могла родиться намного раньше. С учетом всех доказательств мы неизбежно приходим к отрицательному заключению. Более того, можно найти множество исторических параллелей, когда происхождение знаменитых фамилий или даже великих людей оказывалось весьма неясным. Так, основатель династии Великих Сельджуков, Тогрул-бек, не знал своего собственного возраста.
