Западная Армения оставалась в основном армянской страной. В целом это верно для Эрзурума, хотя детальной информации недостаточно. Более определенным пока было положение в Эрзинджане, который, вероятно, даже в это время и, абсолютно точно, во времена монголов и в конце Средних веков играл более важную роль, чем Эрзурум, и, несмотря на имевшуюся там турецко-мусульманскую колонию, оставался крупным преимущественно армянским городом. Однако на юге Армении даже тогда отмечалось широкомасштабное проникновение курдского населения. Дальше на запад, как следует помнить, политика Византии привела к частичной арменизации Каппадокии. Турецкие завоевания заставили некоторых, но не всех армян Каппадокии перебраться в Киликию, где постепенно сформировалось армянское государство Малая Армения, и многие из них остались там, в особенности в Центральном Тавре и на его южных склонах на границе между Малой Азией и Сирией и Месопотамией. Трудно объяснить тот факт, что монофизиты сделали главной резиденцией своего патриарха монастырь Мар Бар-Саума, расположенный в горах к югу от Малатьи, если их крупные общины, существовавшие в Верхней Месопотамии, не располагались дальше ее в этом направлении. Что же касается греков, или эллинизированного населения, то оно обитало по всему побережью и гористой периферии Анатолии от Трапезунда и его окрестностей до Исаврии, включая территории страны Данишмендидов, провинций Кастамону и даже Анкары, верхние долины рек, впадающих в Мраморное или Эгейское море, и регион Антальи. Повторим, что они еще оставались в достаточном количестве в самом сердце Каппадокии, а также в сельскохозяйственных районах и городах самого Анатолийского нагорья.
Таким образом, заключение будет двояким и с очевидностью противоречивым. С одной стороны, ясно, что большинство населения составляли не турки и даже не мусульмане и оно не было единообразным. И все же не менее очевидно, что страна (Турция) находилась в стадии формирования, поскольку, как в русско-азиатской степи, и в отличие от других стран, политически подчиненных туркам, здесь турки селились, как в собственном доме, и их доминирующее присутствие повсюду в сравнении с коренными группами определяло характер самой Анатолии. Это «турецкое» качество, как мы видели, не было характерным для всех мусульман, и даже всех тюрков, но, в отличие от других мусульманских стран, Малую Азию характеризовала ориентация именно в этом направлении.
Глава 2
Экономическая жизнь
Если летописцы 1-го Крестового похода рисовали картину разорения внутренних частей Малой Азии, то факт остается фактом: путешественники, которые видели эти земли в XIII веке, напротив, выносили воспоминания о процветании по стандартам того времени. Ясно, что в значительной степени это процветание было восстановленным, однако нельзя приписывать первому вторжению туркменов результаты, которые, возможно, не были его заслугой. Действительно, туркмены убили, изгнали или захватили в рабство большое количество людей в сравнении с тем населением, которое там проживало. И это не могло не привести, среди прочего, к опустению многих обрабатываемых земель и к пренебрежению поддержанием оросительной системы. Но с одной стороны, повторимся, что с тех пор экономика внутренней части Малой Азии, которая в прежние времена представляла собой малонаселенные латифундии, изменилась самым радикальным образом. С другой стороны, туркмены не везде вели себя одинаково (например, у них не было причин уничтожать плантации оливковых деревьев, некоторые из которых, вероятно, могли сохраниться). А как только туркмены захватывали какое-то место, какими бы грубыми они ни были, они уже ничего не могли выиграть от разрушения оазисов оседлого земледелия. Конечно, это всего лишь ничем не подкрепленные общие рассуждения, поскольку у нас нет никаких свидетельств, относящихся к началу туркменской оккупации, но сказанное вполне вероятно. В любом случае через несколько поколений картина полностью меняется. Нужно ясно понимать, что совершенно независимо от достоинств и недостатков поведения владельцев создание турецких княжеств, а позже государств в Малой Азии несло в себе позитивный элемент. Если для Византии в ее поздние времена Малая Азия, не считая западной оконечности, в значительной степени представляла собой зарубежные владения не проживавших там могущественных землевладельцев, которых интересовала только их эксплуатация в той степени, в которой они могли приносить доходы, предназначенные для траты в других местах, то новые центры, созданные или восстановленные турками, удовлетворяли местный спрос.
С середины XII века появляются признаки нового положения дел. Очевидно, что приграничные зоны подвергались самому жесткому воздействию, и возможно, что, когда византийцы обнаруживали там крестьян, они репатриировали их, чтобы заселить свои собственные владения во внутренних или не до конца отвоеванных территориях. Но обратный процесс тоже шел активно, и султаны селили на своих сельскохозяйственных территориях жителей приграничья, которые попадали в плен или просто привозились туда. Вполне возможно, что некоторым из этих людей больше нравились новые правители, бравшие меньшие налоги, или новые условия, которые предоставлялись им для жизни, по сравнению с византийскими сборщиками налогов и хозяевами латифундий. Возможно также, что некоторые из них чувствовали большую уверенность, заключая договоренности с турками, даже при наличии спорных моментов, чем живя под военной защитой Византии, которая на поверку оказывалась иллюзорной и в любом случае была недостаточной. Нет никаких оснований считать, что поселение греческих крестьян вокруг озера Каралис представляло собой исключительный единичный случай. Не говоря уже о том, что султаны наверняка способствовали использованию своих внутренних территорий. Повторимся, что города в обязательном порядке были центрами, вокруг которых на достаточно большой территории происходило оживление сельскохозяйственной деятельности. Мы не будем здесь снова обсуждать, какую роль могли играть сами туркмены в реколонизации некоторых приграничных территорий, где их присутствие, так или иначе, имело экономическое значение, хотя иногда султаны размещали их там в военных целях. В любом случае, даже если они оставались кочевниками, мы знаем по рассказам шокированных и ничего не понимающих крестоносцев (особенно тех, кто участвовал во 2-м Крестовом походе), что экономика, основанная на обычном обмене между греческими крестьянами и туркменскими пастухами, сопровождавшаяся ростом доброжелательности, уже начала складываться.
В тех случаях, когда мы можем восстановить картину экономики Малой Азии, в особенности первой половины XIII века, мы видим, что она была по-настоящему преуспевающей одновременно в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, и каждая из отраслей способствовала развитию других.
Брат Симон из Сен-Кантена провел в Малой Азии несколько лет незадолго до этого и сразу же после катастрофы в 1243 году при Кёсе-Даге. Возможно, он был несколько легковерным и мог до определенной степени заблуждаться, но тем не менее он видел эту страну и в одной из частей своих записок дает нам картину богатства и могущества государства Сельджукидов как в городах, так и в сельской местности. В отношении земледелия он приводит мало подробностей и делает больший акцент на скотоводстве. Он с одобрением отзывается о состоянии овечьих стад, качестве производимой шерсти, а также отдельно останавливается на разведении коз, шерсть которых тоже шла в дело. При изучении подобных вопросов нет причин не воспользоваться более поздними описаниями. Ибн Саид, который писал свои тексты в Сирии или Месопотамии в первые дни монгольского нашествия и который получал информацию от путешественников, несомненно видевших страну несколько раньше и хорошо знавших регион, протянувшийся от Кайсери до Сиваса и от Аксарая до Коньи, обращает особое внимание на богатые обработанные земли, почти непрерывно тянущиеся вдоль дорог, на пастбища, но более всего на сады, системы орошения и плантации абрикосов, слив, груш, лимонов, персиков, миндаля и других плодовых деревьев. В окрестностях Коньи особенно ценным считался один фрукт, так называемая слива Камар ад-Дина, названная в честь эмира, создавшего сад в Конье, который уже был известен Али из Герата до 1200 года и, возможно, был тем самым человеком, который правил исаврийским Тавром при Кей-Кубаде и дал имя этому региону. Позже Хамдалла Мустауфи Казвини видел или воображал, что видел, повсюду виноградники, а Ибн Баттута упоминал, что в окрестностях Антальи выращивали абрикосы, которые высушивали и экспортировали в Египет. По словам того же автора, земли вдоль дороги из Эрзинджана в Эрзурум тоже обрабатывались. В XIV веке Абу ль-Фида повторил информацию Ибн Саида, внеся слишком мало изменений, чтобы его записки могли иметь ценность и считаться подлинным доказательством. Однако он тоже упоминал фруктовые деревья, которые росли в районе Малатьи, и был удивлен тому, что, в отличие от обычных мусульманских стран, они не принадлежали частным владельцам (в классическом мусульманском праве крестьянин, выращивавший плодовые деревья на земле, принадлежащей кому-то другому, имел право на часть продукции). Заброшенные в наши дни районы, например район монастыря Мар Бар-Саума, во времена Михаила Сирийского возделывались. Еще Ибн Баттута упоминал лес с южных гор, который экспортировали в Египет из Антальи и залива Макри, а Ибн Саид писал о лесе из провинции Кастамону, который использовался для арсеналов Синопа.
