В тот период, который нас интересует, суверены соседних мусульманских стран время от времени вводили ограничительные меры в отношении немусульман, которые, по мнению ригористов, вытекали из требований ислама, в частности обязательное присутствие отличительных знаков на одежде и запрет на строительство новых молельных домов. Первая из этих мер почти неизбежно вскоре исчезала, а второй можно было избежать, заплатив денег. По-видимому, до того, как в начале XIV века монголы обратились в ислам, никакие из этих мер в Руме не предусматривались, поскольку в то время и в том месте их применение было бы бессмысленным или невозможным.
Временами вмешательство в политическую и религиозную жизнь могло как способствовать, так и препятствовать хорошим отношениям между турками и той или иной христианской церковью, существовавшей на территории их государств. Но в целом все христиане, за исключением адептов греческой церкви, обнаружили, что их удел при новых властителях стал лучше, поскольку им больше не приходилось подчиняться досадному вмешательству византийской церкви. В Антиохии Сулейман уже передал бывшие византийские церкви монофизитам, а Атсиз ибн Увак сделал то же самое в Иерусалиме. Михаил Сириец, в частности, тоже выражал чувство удовлетворения по этому поводу. Турки, равнодушные к разногласиям между христианами, были не склонны принимать сторону одной конфессии в ущерб другой.
Естественно, как мы уже подчеркивали, все сказанное выше вовсе не указывает на отсутствие исламского рвения со стороны султанов. Сами правители, чью терпимость мы оценили, делали все возможное для пользы ислама. Наряду с тем, что они позволяли христианам спокойно исповедовать свою веру в городах, где они жили, в Аксарае они создали чисто мусульманскую модель города. И возможно, с распространением культуры среди правящих кругов они почувствовали, что поддержание их владычества тесно связано с консолидацией ислама культурно и, так сказать, в качестве сплоченной общественно-политической силы. В самом начале турецкой оккупации греческая церковь, возможно, могла бы подумать о том, чтобы попытаться обратить их в свою веру. Но у нее не возникло такой идеи, а позже это было уже невозможно.
Очевидно, что поначалу больше всего страдала именно греческая (т. е. православная) церковь. Но дело не в том, что у захватчиков было какое-то особенное желание нападать на эту церковь больше, чем на другие. Как мы уже отмечали, их цель состояла в том, чтобы обосноваться в Руме, а не в том, чтобы уничтожить его. Причина, скорее всего, в том, что во время военных действий греческое духовенство оказалось теснее связано со свергнутыми правителями, чем духовенство других местных церквей. Но самое главное в том, что греческое духовенство имело возможность уехать в Константинополь или еще куда-нибудь, если условия жизни казались ему слишком суровыми морально или материально, и потому оно было не так сильно привязано к этим местам, как представители других восточных церквей. Это вызывало недовольство у армянского и монофизитского населения, которое смотрело на вторжение турков как на заслуженное наказание Византии и временами договаривалось с турками против нее. Служители местных церквей, находясь среди своего народа, были исполнены решимости спасти все, что можно, и, когда буря уляжется, восстановить свои пошатнувшиеся позиции. Создается впечатление, что в целом, даже если прежнее положение можно было вернуть, греческие епископы сочли, что их церкви слишком обеднели, чтобы делать это, и предпочли поискать места в церквях и монастырях других провинций Константинопольского патриархата, где их статус можно было сохранить с большей вероятностью. Трудно понять, имело ли мнение «варваров» какой-нибудь вес в 1082 году при принятии решения за или против сохранения двух маленьких автономных епархий, расположенных напротив Анкары (Анкиры) и Гераклеи в Тавре. Так же трудно понять, не стали ли испытания, выпавшие на долю церквей внутри страны, причиной обретения Антальей впоследствии статуса митрополии, поскольку есть случаи аналогичного взлета, не обусловленные подобными причинами. С другой стороны, мы знаем, что митрополит Кайсери (Кесарии) с приходом турков просто умер, а архидьякон сбежал, забрав с собой ценные реликвии, а в 1082 году митрополит Чанкыры (Гангры) больше не мог оставаться там и принял пост епископа Амастриса на Понтийском побережье. В 1093 или 1108 году указ Алексея Комнина гарантировал епископам, изгнанным из своих епархий, те же права, которыми пользовались те, что жили по месту служения. При таких обстоятельствах тот факт, что в XII веке среди членов синода, заседавшего в Константинополе, фигурировали митрополиты Кесарии (Кайсери), Тианы, Гераклеи, Мокиссоса, Анкиры, Никсара, Амасьи, Гангры, Икония и даже Мелитены, а также епископы Сасима и Назиана, доказывает только то, что патриархия продолжала признавать их, а не то, что они действительно продолжали находиться в этих местах. Известно, что в 1157 году священник, бывший митрополит Амасьи, впоследствии переехавший в Анкиру, в конце концов возглавлял всего лишь маленькую епархию в Гиресуне на побережье Черного моря. В конце XII века Феодор Вальсамон, комментируя решения церковного собора и указы Алексея Комнина в отношении священников-нерезидентов, в качестве примера среди прочих называл епископа Коньи (Икония), а также писал, что ввиду жалкого состояния церкви в Анкире необходимо объединить ее с церковью в Назианзе (в сельджукской части Тавра). Однако из этой общей ситуации нельзя делать вывод, что даже в XII веке в церквях совершенно не осталось греческого духовенства или его туда не допускали. В связи с этим существует один документ, которому уделялось мало внимания, но вместе с тем представляющий существенный интерес.
Это отчет о судебном процессе, состоявшемся в 1143 году в патриаршем суде Константинополя в отношении двух епископов, Леонтия Бальбисского и Климента Сасимского, по обвинению в ереси, подтвержденной словами священников его церкви и некоего Никифора Палатинона из митрополии в районе Кыршехира (Мокиссоса). Обвиняемым вменялось, что после избрания в Константинополе они были рукоположены одним только Иаковом, бывшим митрополитом Тианы, в то время как каноны предписывали, чтобы рукоположение осуществлялось несколькими прелатами. Кроме того, и это самое важное, их обвиняли в том, что в их практиках имелись признаки учения богомилов. Большую часть обвинений они отвергали, но Леонтий, отвечая на заявление, что он отдавал христианских женщин иноверцам, признал, что отдал одну из них эмиру в качестве рабыни, поскольку она была прелюбодейкой. Из этих записей с ясностью следует, что, по крайней мере, в Тиане и в двух подчиненных ей епархиях, а значит, на территории Сельджукидов, в XII веке были греческие священники, и никто не препятствовал их поездкам в Константинополь, где их избирали и где их приверженность православной вере при необходимости могла быть проверена. Хотя, возможно, было довольно трудно обеспечить количество священников, предписываемое канонами для рукоположения. Режим сельджуков в то время не возражал против присутствия греческих прелатов и даже не запрещал им поддерживать отношения с Константинополем (Сулейман и Мелик-шах оба позволяли греческому патриарху Антиохии оставаться в городе, и он совершил несколько поездок в Константинополь). В этом отношении дело действительно зашло дальше, чем в других мусульманских государствах, где приверженцы православной веры принадлежали арабизированным патриархатам Антиохии, Иерусалима или Александрии, а не Константинополя и, следовательно, имели мало связей с последним. Данишмендиды, за исключением Мухаммеда, похоже, придерживались такой же позиции. Только восточным епархиям в большинстве своем суждено было исчезнуть, поскольку они были политическими образованиями, внедренными в среду местного населения, приверженного собственным церквям, и их дальнейшее существование стало неоправданным. Более того, нужно, безусловно, различать священников, которые уехали, и тех, кому пришлось остаться, не говоря уже об их пастве. Суд 1143 года позволяет предположить, что благодаря своей относительной изоляции в их среде могли тлеть какие-то угольки старых ересей, но у нас слишком мало доказательств, чтобы это утверждать.
