Изложенное выше мнение, сформировавшееся на основании непосредственного изучения событий, предшествовавших монгольскому протекторату, косвенно подтверждается событиями, произошедшими в монгольский период. Будет четко показано, что, поскольку личная власть султана исчезла почти полностью, реальная власть под контролем монголов стала принадлежать определенным высокопоставленным чиновникам, которые под предлогом обеспечения доходов, необходимых для выполнения их обязанностей, разделили провинции между собой, превратив их, таким образом, в своего рода фамильные феоды. Совершенно очевидно, что любое подобное действие было бы невозможно, если бы феодальная власть над провинциями существовала до этого, и этим чиновникам было бы трудно подчинить их силой теперь, когда государство сельджуков утратило свою власть. В более общем смысле, невозможно было бы объяснить, почему за трагедией при Кёсе-Даге не последовало никаких восстаний или объявления локальной независимости (не считая живших на границе туркменов), если бы до этого существовали какие-то крупные феодалы. Монголы навряд ли отнеслись бы к этому равнодушно, но в любом случае нет ни единого текста, указывающего, что они боролись с какими-нибудь мятежниками подобного сорта, чтобы поддержать или сменить Сельджукидов. Со временем несколько мятежей все-таки дали о себе знать, но неизбежный вывод состоит в том, что накануне 1243 года ничего подобного не было.
Безусловно, есть одна исключительная категория, которая, хотя и являлась совершенно особенной, не играла существенной роли внутри государства, – это туркмены. В целом, если не считать трагического и показательного эпизода с Баба Исхаком, в первой половине XIII века туркмены находились под строгим контролем Сельджукидов. Однако верно и то, что в местах, где они жили, они пользовались достаточно широкой автономией. Возможно, в определенных случаях эти территории передавались им по закону в качестве икты. Тем не менее этот термин не совсем корректно отражает характер установленного для них режима. Во-первых, нужно отметить, что они в большинстве своем жили у границ или, по меньшей мере, у тех границ, где для них был установлен их собственный особый режим. Вместо слов «у границ» так и хочется сказать «на границах», то есть на той земле, которая в административном смысле никому не принадлежала и где их автономия вытекала из того, что они фактически не были ответственны перед какой-либо властью, будь то Сельджукиды, армяне, или Византия, и в случае агрессии со стороны одной из них могли найти убежище под защитой другой. Административная терминология и практика очень четко отражают различия между истинно государственными территориями и этим типом земель и людей с uj (буквально с «границы»). Монголы, намеренно жертвовавшие такими территориями, еще больше увеличили это различие. Однако сельджукская администрация раз за разом пыталась внедриться на те территории, где независимость туркменов могла представлять определенную опасность, и в любом случае не стоит думать, что жившие там люди были для нее вне досягаемости. В результате агенты центральной власти постепенно обосновались во всех наиболее важных городах. В других случаях на завоеванных регулярной армией Сельджукидов территориях, как, например, Западный Тавр, туркменов селили в районах, где администрация Сельджукидов появилась еще до них или одновременно с ними. Вследствие одного или другого процесса совершенно точно – и этот пункт заслуживает серьезного размышления, – что во времена господства Сельджукидов не было ни одной провинции на территории государства, даже если там существовали туркменские группировки, пользовавшиеся автономией, свободой передвижения и действий, во главе которой не стояла бы какая-нибудь власть, действовавшая от имени султана. Позже держателям туркменских княжеств захотелось, чтобы все считали, что они получили от султана настоящие права на владение провинциями, и более поздние авторы, писавшие под влиянием этих идей и путаницы, связанной с изменившимися обстоятельствами, почти уверились в этом. В данном случае нужна осторожность, и судить можно только на основании фактов, относящихся строго к рассматриваемому периоду.
Глава 8
Культурная и религиозная жизнь
Проследить, как шел процесс культурного развития мусульманской Малой Азии, достаточно сложно. Так же как и в других вопросах, его явные признаки мы видим только во второй половине XII века, а в XIII веке появляются работы, которые можно считать важными и заслуживающими признания. Безусловно, нужно различать две не связанные между собой сферы: туркменов, еще почти не затронутых традиционной мусульманской культурой, о которых по этой причине почти ничего не известно до нашествия монголов, и жителей городов смешанного этнического происхождения, о которых только и можно говорить, поскольку только они оставили после себя письменные свидетельства.
Как уже было сказано, в политико-религиозных взаимоотношениях своего времени самые первые Сельджукиды Румского султаната, по-видимому, были склоны относиться враждебно или по меньшей мере индифферентно к воинственному суннизму своих сородичей Великих Сельджуков. Кроме того, было отмечено, что среди тех, кто позволял исламу проникать и распространяться в среде своих подданных, имело место влияние как шиитов, так и суннитов, помимо верований, унаследованных ими со времен, предшествовавших исламизации. Все это, как будет видно, не помешало Сельджукидам быстро достичь взаимопонимания с Аббасидским халифатом, включая исповедание веры, которая, по крайней мере внешне, была суннитской, и потом, после появления Сельджукидов из Ирана, привела к постепенному признанию себя наследниками их политики, а значит, правоверными суннитами, независимо от того, какими были их мотивы или то, что им приписывали. Как и у их сородичей в Иране, среди них с самых первых дней появились хорасанские ханафитские религиозные учителя. Самый первый из них, о котором у нас есть сведения, – это faqih из Герата, который был отправлен послом к халифу, чтобы вести переговоры об освобождении Шаханшаха. Позже, по собственной воле или по приглашению, прибыли и другие из разных регионов, часто с северо-запада Ирана. Так, в 1084 году во время завоевания Тарсуса Сулейман попросил шиитов из Триполи прислать туда кадия, а при воцарении Кылыч-Арслана II присутствовал Великий Кадий, вместе с которым, как и у Данишмендида Яги-басана, прибыли несколько имамов. Было несколько случаев, когда сельджукские правители уговаривали иностранных ученых, приехавших, например, в качестве послов, остаться в Малой Азии на постоянное жительство.
Первые мусульмане в городах Малой Азии наверняка проповедовали свою религию в небольших временных строениях, поскольку большинство церквей или их частей были конфискованы. Пришествие ислама нельзя датировать со времени появления первых мечетей. Но даже если так, это подтверждает прогресс и признание ислама со стороны официальных властей. Определить дату не всегда просто, особенно в отношении строений скромного размера, где отсутствуют надписи. Однако на кафедре в мечети в Конье, которая была сделана ремесленником, приехавшим из Ахлата (или заказана ему в этом городе), стоит дата 550 (1252) год, и все остальные наиболее древние мечети на территориях, принадлежавших Сельджукидам Данишмендидам, Мангуджакидам, или Салтукидам, судя по всему, относятся к тому же или чуть более позднему времени. Мы поговорим о них позже, в связи с их интересом с художественной точки зрения.
