Все это не снижает интереса к исследованиям молодых турецких ученых, в частности Фарука Сумера, идущих по стопам своего учителя Кёпрюлю и ставящих своей целью обозначить и классифицировать все возможные упоминания о племенах до и в течение XVI века (период, достаточно полное и достоверное представление о котором можно получить из документов Османов), но только для того, чтобы разработать метод, с помощью которого можно будет использовать эти результаты. К сожалению, это только один из множества вопросов, для ответа на который ввиду неполноты источников более раннего периода приходится работать ретроспективно на основании османских документов. Очевидно, что этот метод можно использовать, только соблюдая крайнюю осторожность. Документы мамлюков XIV и XV веков позволяют получить довольно хороший результат в отношении ситуации на сирийско-месопотамско-анатолийских границах. Из этого, конечно, не следует, что зарегистрированные таким образом племена не существовали также и в центре Анатолии. Однако можно утверждать, что династии из мелких туркменских княжеств на западе навряд ли объявляли себя их сородичами.
Огузы не единственные тюрки, поставлявшие новых обитателей в Малую Азию. Среди тюркских племен, некоторые представители которых пришли туда вместе с монголами, были группы из других тюркских народов, например уйгуров. Там могли быть и даже наверняка были куманы (кипчаки), которых Феодор Ласкарис поселил на южных границах Никейской империи, чтобы быстро обеспечить защиту от туркменов. Кроме того, монголы, поначалу представлявшие собой смешанную оккупационную армию, позже, когда их империя развалилась, сами, по-видимому, разделились и образовали племенные группы. Некоторые из них назывались так же, как потом в Анатолии в конце XIV века в рассказах кадия Бурхан ад-Дина или Караманидов, которые иногда вступали в союзы с туркменами, иногда враждовали с ними в Восточной и Центральной Анатолии и освободились от власти своих правителей, даже если те были монголами. Наконец, там было много курдов, вытесненных со своих земель. Перечень племен, обнаруженных в Диярбакыре в XIV веке, уже не совпадал с тем, который был известен до этого, но соответствовал тому, который мы встречаем в XVI веке. Более того, следует помнить, что курды проникли в армянские регионы, где их присутствие никогда прежде не было отмечено.
Исследование этих племенных различий не представляло бы дальнейшего интереса, если бы было просто вопросом каталогизации взаимозаменяемых единиц. В благоприятных случаях исследование может дать возможность определить географическое положение и маршрут перемещения этнической группы. Возможно также определить, что разным группам были присущи разные особенности, и установить, что группа с определенным названием представляла собой группу кочевников, владевших овцами, но не имевших верблюдов, тогда как другая, наоборот, владела верблюдами, третья была полуоседлой и т. д. Таким образом, нет нужды подчеркивать важность этих результатов для экономической и общественной истории. Но нужно признаться, что на данный момент ожидать результатов в этой области было бы тщетной надеждой.
Какие бы племенные объединения туркменов ни существовали теперь в Малой Азии, из описанных событий достаточно ясно следует, что монгольская интервенция еще сильнее обострила тенденцию, существовавшую у них уже в сельджукский период, – группироваться в приграничных зонах. Оказавшись лицом к лицу с монголами, контролировавшими Центральную Анатолию и главные центры коммуникаций, туркмены объединялись, занимая земли вдоль границ. В определенном смысле именно здесь, на периферии, начиналась Турция. А когда вследствие упадка монгольской империи реальная жизнь стала все больше и больше уходить из центра, воссоздание Турции началось именно с периферии.
Глава 6
Экономическая эволюция
Политическая и институциональная история Малой Азии при монгольском протекторате оставляет ощущение беспорядка и разрушения, которое не может быть полностью иллюзорным, но тем не менее должно быть приведено в соответствие с реальностью, поскольку в тот же самый период имела место интенсивная торговая и культурная активность. Военные действия не были ни постоянными, ни повсеместными, а истощение ресурсов государства Сельджукидов могло указывать не на обнищание страны, а всего лишь на переход этих ресурсов отчасти к государству ильханов Хулагуидов (которое делало определенные ответные траты в Малой Азии), отчасти к отдельным представителям знати, зачастую бравшим на себя ответственность за учреждения, существование которых раньше обеспечивалось за счет государственного бюджета. Следовательно, необходимо без предвзятости рассмотреть несколько специфических вопросов, которые могут возникнуть при изучении документов.
Что касается агротехники, действительно ли монголы, в особенности в восточной части страны, и экспансия туркменов в западной части изменили структуру культивируемых площадей? Уже было указано, что само по себе появление пастухов-туркменов не обязательно являлось негативным фактором для земледелия (если не считать непосредственных эффектов завоевания). Гораздо менее ясным положение становится на втором этапе, который мы сейчас рассматриваем. С более общей точки зрения невозможно отрицать, что в большей или меньшей степени результатом монгольского нашествия стало усиление кочевого элемента, которое в данном случае происходило за счет земледелия. И сами монголы, и пришедшие перед ними или вместе с ними туркмены из Центральной Азии в силу своего характера или необходимости, по-видимому, проявляли меньше уважения к созидательному труду и земледелию, чем их предшественники, или оказывали такое сильное давление на крестьян, что те часто оставляли землю, превращавшуюся в пастбища, любому, кто хотел ею пользоваться. Этим в значительной степени воспользовались курды. Однако возможно, что в определенных случаях такая ситуация побуждала некоторых туркменов перейти к более оседлому образу жизни. Нужно признать, что с какой-либо степенью точности проследить эту эволюцию в Руме – если она и имела там место – практически невозможно. Кроме того, совершенно не обязательно, что она была одинаковой в разных частях страны. Но когда в XIV веке княжества оформились, информаторы аль-Умари в этих местах, как было отмечено ранее, всегда благосклонно отзывались не только о скотоводстве, что было естественно, но и о земледелии.
Вероятно, можно найти и некоторые более четкие указания в отношении эксплуатации природных ресурсов страны. Нет причин полагать, что производимые товары и места их производства изменились, но способ их использования в некоторых случаях мог стать иным. В предыдущей главе приводилась ссылка, указывающая на начало производства квасцов. В 1255 году миссионер-доминиканец Виллем (Гийом) Рубрук
[26] обнаружил, что торговля квасцами находилась в руках генуэзца Николо Сан-Сиро, родившегося в Сирии, и венецианца Бонифацио Молини с Кипра и эти двое имели монополию. Поскольку производство квасцов осуществлялось в основном в интересах и для продажи западным купцам, возможно, что торговля ими с самого начала была более или менее автономным бизнесом выходцев с Запада, представителей двух соперничающих держав, Генуи и Венеции, которые, составляя противовес друг другу, гарантировали государству Сельджукидов защиту от опасностей единоличной монополии. Однако возможно также, что предоставление такой монополии следует рассматривать в более широком контексте обычного для того времени распределения доходов государства среди знати. На данный момент ответить на этот вопрос невозможно. Более того, нет никаких указаний на то, сохранилась ли такая система в годы, последовавшие за визитом Виллема (Гийома) Рубрука, или государство взяло продажу квасцов непосредственно в свои руки. Этот автор упоминает жалобы купцов, обвинявших этих двух монополистов в установке и поддержании цен на неоправданно высоком уровне.
