— Вы думаете, он посмеет нарушить договор?
— Английское золото сделает своё дело.
— Но он клялся на Библии!
— Чего не сделаешь, дабы избежать тюремной камеры.
— Его подвергнут отлучению!
— Он к ним привык: его много раз отлучали епископы и сам Папа.
Бланка задумалась. Она была сторонницей решительных мер, но её смущала данная герцогом Бретонским клятва. Она поставила этот вопрос на Королевском совете, но твёрдого ответа на него не получила: мнения разделились. А кардинал настаивал на своём:
— При дворе действует целая шпионская сеть. Как иначе им удалось напасть на вас у Монлери? А история с гонцом в Шампань? Не догадайся Бильжо отправить второго посланника, и вы оказались бы узницей замка в Дрё. Первого гонца, стало быть, убили, и сделал это тот, кому стало известно о его поручении. Кто же это, как не один из шпионов этой семейки? Придворный штат немалочисленный. Который из всех тайный агент, если не член злополучного семейства?
Бланка снова задумалась. Потом, после ухода легата, позвала Тибо.
— Наверное, он прав, — пожал плечами тот. — Во всяком случае, этим самым ты в известной мере обезопасишь себя и дашь понять, что всегда готова с оружием в руках встретить противника.
— Опала — вещь нешуточная. Изгнанные лишаются всех благ двора: королевских подачек, пенсий, должностей, земель, выгодных браков.
— Всё это они найдут в Бретани и на своих землях.
— Я наживу себе новых врагов, Тибо, число недовольных увеличится.
— Причину немилости пусть ищут у Моклерка; это удвоит его вину перед тобой. Но не впутывай сюда сына: ему рано играть в такие игры. Он чист пред небом, пусть таким и остаётся в глазах тех, кто оказался за бортом.
Бильжо, когда они остались вдвоём, сказал на это:
— Кардинал не замыслит худого — Папа не желает тебе зла. Делай, как сказано, но помни: может статься, ты окажешься неправа.
— Ты ставишь под сомнение такой шаг?
— «Держи врага у себя в доме, и тебя не застанут врасплох», — говорили древние мыслители.
По приказу короля секретари подняли все документы, касающиеся лиц королевского двора. Те, кто принадлежал по какой-либо линии к семейству Дрё, были высланы из Парижа в свои поместья. В их числе оказалась и Адалария де Тортевиль, супруга племянника Рауля де Куси, женатого на Алисе де Дрё.
А днём позже королева приказала стягивать к Парижу военные силы — недалеко и до осады города мятежными принцами. Маршалы немедленно приступили к выполнению распоряжений Бланки — стали расквартировывать рыцарей и пехоту в парижских предместьях и в городах, расположенных недалеко от столицы: в Сен-Дени, Даммартене, Ланьи, Корбейле, Монфоре.
В сентябре король с матерью принимали послов от императора Фридриха II. Тот сохранял дружбу с Францией, помня о миролюбивых отношениях между Филиппом Августом и своим дедом Фридрихом Барбароссой, затем между своим отцом Генрихом VI и дядей Филиппом Швабским, чью сторону в борьбе за трон держал король Франции. Кроме того, сразу после коронации Бланка взяла с Фридриха обещание, что германские князья не станут союзниками врагов французской короны.
Послы приехали сообщить о том, что император отправился в крестовый поход, а потому предупреждает французского короля, чтобы не рассчитывал пока что на его помощь в борьбе с мятежными вассалами.
Вслед за этими послами прибыли другие — с юга, из Лангедока. Граф Тулузский Раймонд VII — казалось бы, разбитый, истерзанный — собирает войско, готовясь выступить в поход против короля. Здесь Людовик впервые услышал непонятное слово «Грааль» и решил, как только будет окончен приём, задать этот вопрос матери. И ещё его весьма заинтересовала фигура императора Фридриха, о котором он почти что ничего не знал, кроме того, что тот всегда готов прийти на помощь. У кого бы спросить? Конечно же, у Тибо Шампанского, своего близкого родственника: если припомнить брак Людовика VII с Адель Шампанской, то выходило, что юный Людовик и Тибо — дважды троюродные братья.
По поводу Грааля мать ответила так:
— Какой-то священный христианский символ — то ли камень, то ли чаша; спроси у кормилицы — она катарка, ей ли не знать?
Тибо вообще пожал плечами и посоветовал обратиться к духовенству, но о Фридрихе ему было известно немало, и он вкратце поведал юному королю, кто таков был император Священной Римской империи.
— Это, брат Луи, воистину удивительный человек, — так начал свой рассказ Тибо. — Он небольшого роста, лысоват, любит женщин и равнодушен к вероисповеданию. Странно, не правда ли? Как тебе известно, папство и империя — извечные враги в борьбе за главенство в христианском мире. Фридрих продолжает дело предков и насмехается над попами, хотя и воспитывался Папой Иннокентием как верный сын Церкви. Его дед — знаменитый Фридрих Барбаросса.
— Тот самый, что утонул в Третьем походе, так и не дойдя до Палестины?
— Тот самый.
— Ты можешь прилечь, брат мой, — кивнул король в сторону лежащих на полу подушек, — ведь повесть, вероятно, окажется долгой? А я сяду возле тебя.
— Не столь уж долгой. Так вот, — продолжал Тибо, устраиваясь полулежа, — он, кроме того что император и король Германии, ещё и король Сицилии. После Бувина он принял крест, но, как видишь, собрался в поход только сейчас, да и то женившись на дочери иерусалимского короля, норманнской принцессе. Теперь он стал трижды король! Отец этой принцессы, её опекун, поначалу обрадовался тому, что станет тестем императора, а потом понял, как просчитался, когда зять отобрал у него корону.
Его считают безбожником. Подобно катарам, он откровенно насмехается над таинством святой евхаристии. «Долго будут продолжаться эти фокусы с хлебом и вином?» — хохочет он. Он и в самом деле похож на еретика, когда восклицает: «Как можно верить в непорочность зачатия Христа? Никто не может родиться без совокупления мужчины и женщины».
— Пожалуй, тут он прав, — произнёс юный монарх, однако тут же высказал сомнение: — Но ведь это Бог, Ему подвластно всё! Он может совершить то, чего не в силах сделать ни один смертный.
— Как видишь, брат мой, богохульство налицо. Фридрих, кстати, не против ислама и снисходительно относится к мусульманам, но не признает ни Иисуса Христа, ни пророка Магомета, считая их обыкновенными мошенниками и лжецами.
— Это же кощунство, брат, вероотступничество! — в ужасе округлил глаза воспитанный в крайней набожности Людовик. — За это следует предавать проклятию!
— Ты ещё и не то услышишь, — усмехнулся Тибо. — Вспомним Ветхий Завет и Закон Божий. Как рекомендует Бог обращаться с покорёнными городами и народами? Он советует не оставлять в этих городах в живых ни одной души. Не правда ли, Луи, воистину божественный совет? Фридрих возмущён и открыто смеётся над христианами, претворяющими в жизнь такой «завет». Он хохочет над Валаамовой ослицей, которая вдруг заговорила человеческим голосом, а Валаам даже не удивился этому, словно ослица эта всю свою жизнь разговаривала и читала библейские проповеди.
