Дарья приникла головой к полу. Она их убьёт — для них же. Она страшно отомстит этим извергам, предавшим их мучительной голодной смерти! Пусть они содрогнутся и захлебнутся своей злостью, пусть им Бог припомнит все грехи их! Он не может не содрогнуться и не припомнить им их страшные злодеяния! Не может! Не может!
Дарья не имела больше сил. Вернувшаяся повитуха что-то шептала, но она не имела уже сил слушать. Лишь занятая своей мыслью, она застыла на ней единственной в безумном желании осуществить её. Дарья вдруг спохватывалась и вновь принималась крестить детей, хотя только что с мольбою это проделывала с каждым. «Помните своего папу! Помните свою маму!», — восклицала порою она срывающимся голосом. Дети поворачивали к ней свои воспалённые глаза. Лишь самый маленький безразлично и безучастно глядел в потолок.
Вечером Дарья принесла побольше дров и натопила печь. Затем шёпотом объявила сыновьям, что они расстанутся ненадолго, — каждый со всеми, все с каждым. После этого долго сидела, положив разламывающуюся от боли голову на стол. В голове стоял гул — будто дул сильный ветер, давило и стреляло по ушам. Затем она, блуждая глазами, упала на колени перед иконой и принялась молиться. Слышался лишь невнятный шёпот. В двенадцать часов ночи Дарья поднялась и взобралась на табуреточку к заслонке, постояла немного и слезла. Занятая своими мыслями, она набросала сухих полешек в печь, а когда те прогорели и от них потянулся лёгкий сизый дымок, заструился эдаким туманцем, раскалённым и прерываемым белыми язычками пламени, Дарья молча, не поднимая глаз, обошла оцепенелых в полусне детишек, прикладываясь лицом к каждому. Тёмная волна боли закрыла ей глаза, когда она поднялась во второй раз на табуретку и плотно задвинула задвижку дымохода, чтобы угарный газ исполнил задуманное ею. Широко открытые, неподвижные, с помертвелым взглядом глаза мелькнули в бликах призрачного света; точками сошедшиеся, отблескивающие чёрным зрачки говорили о судорожно кипевшей мысли.
«Пусть всё сгинет! Бог нас возьмёт. Мы сгинем — в том наше отмщение нелюдям, для которых смерть наша — праздник и освобождение от Христа. Иду, иду, иду на казнь!» — Дарья медленно погасила лучину, ещё раз посмотрела в темноту и легла в свою постель, протянула руки вдоль тела и замерла. Она приготовилась умереть вместе с детьми.
«Иду, — проговорила мысленно Дарья и погрузилась своею волею в тяжкий сон. — Идём к Тебе, милый наш, новая наша жизнь».
