Что её тревожило? Дарья волновалась; теперь ей казалось, стоит приехать к Колчаку, в которого так верил отец и вся их семья, как тут же начнётся новая полоса её жизни. «Они все безбожники, — подумала она отстранённо обо всех солдатах, белых и красных. — И штабс-капитан такой же, — его Дарья не знала, удивляясь, что капитан печётся о её здоровье больше, чем она сама». Её подмывало спросить у него, что он думает о положении войск генерала Кондопыпенко.
— Скажите, капитан, а каково положение генерала Кондопыпенко? — набравшись храбрости, спросила Дарья.
— Извольте знать, генерал-лейтенант Кондопыпенко взвесил ситуацию и понимает, что она нелёгкая, но выигрышная, — сказал он раздумчиво и поравнялся с нею. — С одной стороны — горы и прочее такое, растянуто снабжение, центр далеко, а С другой, — он горы знает хорошо. Кстати, генерал родился в этих местах. Бегал, можно сказать, босоногим здесь. И жена его, предобрая, отсюда, из этих мест.
— Выходит, он не уйдёт.
— Никак нет-с, не уйдёт. Даже в мыслях такого нет. Он очень хорошо подготовился, и казаки его тут поддержат. Впрочем, я сам-с инженер.
— А как Колчак?
— Не знаю-с. Еду к нему лично с докладом и с оказией передать...
— Что Урал — ключ, дверь к Сибири? — продолжила она его мысль.
Капитан, ласково к ней оборотясь, рассмеялся:
— Вот видите, вы тоже так думаете. Вот и прекрасно. А до этого изволили где жить? В Петербурге?
— В Москве, — отвечала Дарья, улыбнувшись. Как всё же бесхитростны и наивны люди, которым доверено Божеское дело — защищать Отечество. Как они милы, наивны и просты. Неужто воинство небесное такое же простое? Тогда почему оно не всегда выигрывает? Вот уж и до Урала белые докатились! А ведь и дальше покатят, если останутся наивными, доверчивыми.
Наутро они уехали.
Как только Дарья узнала об отправлении поезда, у неё зашлось сердце от страха: вдруг всё может сорваться и опять помешает что-то? Она с такой торопливостью начала собираться в дорогу, что капитан с недоумением глядел на неё, не понимая стремления княжны уехать во что бы то ни стало. Он даже подумал: а если бы влюбилась, предположим, с первого взгляда в него эта девушка-княжна, женился бы он на ней? Или предложил бы подождать до полной победы над красными? Штабс-капитан ещё был юн; ему не исполнилось и двадцати трёх лет.
Торопливое чувство гнало Дарью, и она с такой поспешностью выбежала из дома станционного начальника, что хозяйка, предполагавшая накормить гостью её утром пельменями, напоить на дороженьку чайком с земляничным листом, с грустью приняла поспешность за необходимость, перекрестила горемычную и принялась убирать со стола.
XIV
Если бы знать от рождения свою судьбу, то, разумеется, стало бы на этом свете несколько иначе светить солнце, по-другому выглядели бы звёзды и луна. Дарья до последних дней, когда несчастье обрушилось со всей безжалостностью на её хрупкие плечи, втайне ото всех полагала, что знает собственную судьбу. Она часто глядела на небо, угадывая свои звёзды, помогавшие ей во всём, смотрела на луну, видя в ней помощницу, и верила, что друзья всегда придут на выручку в трудную минуту. Подобное может происходить только в душе ребёнка или человека, не соприкоснувшегося с трагедией. Ведь Дарья не представляла, как нормальный человек может возжелать смерти другого человека! Если ты ненавидишь, твоё сердце неистово бьётся от негодования, то это ещё не означает, что надо убить ненавистника? Злость проходит так же, как и любое другое чувство, вспыхнувшее в душе, истаивает с неумолимостью обыкновенной, как всё прочее. Княжна Дарья часто перечисляла в душе, за что могла бы лишить жизни человека или пожелать ему смерти, и ничего не находила, кроме одного, — за измену в любви.
Поезд тронулся с поспешностью, потому что с вышки просигналили о подозрительном передвижении противника в направлении станции со стороны перевала. Машинист принялся наращивать скорость. Дарья сидела в неуютном купе с мужчинами, молчаливо взиравшими в заиндевевшее окно. Вскоре военные вышли в тамбур покурить, вместе с ними и штабс-капитан. Она принялась думать о прошедшем: можно ли из него соткать будущее, как из старой пряжи, из распущенной кофты? Бывало, мама вязала новую кофту, ещё более красивую и замечательную, чем первая. Она понимала, что это не так, но хотелось верить и слышать слова, подтверждающие её мысли. Как она была виновата во всём! Перед родными, которые часто волновались за неё, перед братом, которого не ценила. Даже генерала Кондопыпенко не успела поблагодарить как следует, хотя его семья отдала ей частицу своей души, ухаживая за нею, больной, умирающей от простуды, а скорее всего, от душевного расстройства. Слишком много на неё свалилось. Перед всеми она в неоплатном долгу. Слёзы раскаяния душили её, и она разревелась.
Вошедшие военные, растерявшись, успокаивали как могли, принесли холодной воды. Постепенно слёзы высохли, но сердце болело. Дарья попыталась засмеяться, но и смех больше походил на рыдания.
Немолодой, но бравый полковник старался ухаживать за нею особенно ласково и всё уговаривал не плакать.
— Что вы, милая, такая красивая, и плачете, слёзы не к лицу вам, лучше возьмите водички и запейте. Прошу вас, сударыня. Нельзя, нельзя так убиваться.
— А вот вы скажите, — неожиданно тоненьким голоском сказала Дарья, пристально глядя на полковника, на его волевое лицо с твёрдым блеском в глазах. — Скажите, вы верите, что мы победим? Вот именно вы, господин полковник? Вы, вы!
— Видите ли, сударыня, в этом вопросе столько коварства, я в затруднении, что вам, сударыня, и отвечать.
— Не надо ничего мне отвечать, я знаю, что вы не верите, — отрезала она.
— Позвольте, сударыня, а собственно... — подозрительно посмотрел на неё полковник.
— Позвольте мне представить вам — княжна Долгорукая, — ввиду возможных недоразумений штабс-капитан произнёс торжественным голосом. — Её брат и отец зверски убиты, господа. Красной сволочью!
Полковник, доселе казавшийся Дарье недоступным, строгим, надменным, встал на колени перед ней и сказал:
— Плачьте, вашими слезами плачет растерзанная великая Россия! Примите мои искренние соболезнования, я глубоко скорблю вместе с вами. Позвольте, господа, и от имени вас засвидетельствовать горе. — Офицеры стали подходить и кланяться. — А что касается вашего вопроса, то другого ответа быть не может. Поначалу я полагал, господа, что то был праздный вопрос, но теперь уверен, был вопль душевный, и мы, княжна, победим. Это естественно. Бог не пройдёт мимо нас. И да хранит нас Бог, господа!
Дарья умильно глядела на офицеров и не находила слов выразить свою благодарность. Она поняла теперь окончательно, что её место там, в ставке верховного правителя, к которому стремились и на которого так надеялись отец, брат, мать.
— Вы меня извините за слёзы и дерзкие вопросы, то бабья истерика, — сказала Дарья, вытирая слёзы с каким-то упоенным, облегчённым чувством свершившегося. Теперь она познакомилась со всеми и поняла, какие это прекрасные, благородные люди! И теперь она может быть спокойна; слова полковника обнадёжили её больше, чем длинные объяснения генерала Кондопыпенко о силе и могуществе некогда бывшей русской армии. В её душе затеплилась надежда. Она всё равно верит: чего так страстно желала и так ужасно боялась, — отступило — неверие, предполагавшее заранее смерть и ненужность самой жизни.