Желтое пламя, в котором заключалась вся моя жизнь, качнулось к трону. Но не помутнело, не потускнело, как те, что ползали кругом. И ко мне Джервон не обратился – вел бой в одиночку, страшась, как я понимала, подорвать мои Силы, если бы я выступила еще и на его защиту.
Тогда я выдвинулась вперед своим телом – сколько его оставил от меня этот мир, – заслонила Джервона от тянувшейся к нему темной лапы.
И вновь я произнесла то имя, которое дали этой твари поклонявшиеся ей из страха люди. Теперь я не чертила в воздухе знаков, которые он смахивал с такой легкостью. Вместо них я вызвала в себе мысленный образ пустого, истлевшего трона.
Я обуздала страх, смирила ярость, заставив то и другое служить мне. Нет его!
Я не в силах была заглушить свидетельства чувств, говорящих, что он есть. Но я доблестно сражалась тем оружием, каким обладала. Я не поклоняюсь, я не верую, и Джервон тоже. Значит, этой твари НЕТ!
Но чем горячее я отрицала, тем больше он приобретал плотности. Манил к себе… существуя!
Разве сумею я своим одиноким отрицанием уничтожить то, что лепили бесчисленные поколения людей?
Пустой трон… небытие!
Я швырнула все, что во мне было, и все, что доброй волей отдавал мне сейчас Джервон, в эту мысль. Это не мой бог, я его не питала – его не может быть!
Мучительно было это отрицание, ведь что-то во мне и сейчас требовало припасть к его ногам, преклониться. Но я держалась. Не мой бог! Бог не живет без веры, без деяний, исполненных во имя его. Без веры нет бытия.
Я знала, что нечего и пытаться взывать к тем, кому я поклонялась прежде. Здесь любая мольба достанется этому, на троне, и не важно, звучит ли в ней его гнусное имя. Нет, только моя нагая душа, и вера в себя, и вера Джервона в себя (он передавал ее мне) – только они шли в счет. Я не смирялась, не покорялась, потому что этого – НЕТ!
Тварь утратила ленивую самоуверенность, лишилась злой усмешки, перестала смеяться, потеряла даже человеческий облик, которым соблазняла меня. На троне ярилось Пламя, в котором просвечивали черные языки зла. Они раскачивались, как головы свернувшихся клубком, готовых к выпаду огромных змей.
Ярость его была безумна. Долгие годы существования не подготовили его к такому. Он всегда умел захватить подобных мне, впитать в себя их души.
Всегда ли?
В человеке не один слой сознания, не одно чувство. Всякий, кто имел дело с Даром, – и многие из тех, кто не имел, – знают об этом. Тварь на троне питалась нашими страхами и злом в нас. Те жалкие пузырьки, что он призвал к себе, что кишели сейчас вокруг, колеблясь в такт колебаниям Пламени на троне, – это худшее, что жило в людях, – не лучшее. Они подчинялись своим страхам и верованиям, пока те не привели их сюда, не сделали беспомощными жертвами здешнего хозяина. Хозяина, который не смог бы их удержать, если бы не их покорство тому, кого они сами создали, тому, кто зависел от их воли – будь у них эта воля!
Я выбросила из себя эту мысль, как бы взмахнув перед собой выхваченным из ножен мечом. Если все они затерялись в глубинах своей гнусной веры – мои усилия напрасны. Но если хоть некоторые смогут присоединиться к нам… хотя бы некоторые.
Тварь на троне не теряла времени. Метнувшийся вниз язык Пламени как горстью зачерпнул пузырьки из первого ряда, поглощая их энергию.
– Элис… Элис…
Одно лишь имя, но Джервон вложил в него все, чем мог воодушевить и поддержать меня. Я уловила яркую вспышку чистого золотистого огня слева от себя.
А ложный бог снова потянулся к пище. В его движениях появилась поспешность, как будто время из покорного слуги обернулось его врагом. Он жадно пичкал себя жизнью, набухал силой.
Но неверие – ему не пища. Я цеплялась за эту мысль, как держится утопающий за брошенную ему веревку.
Трон пуст…
И подернувшееся ржавчиной гнилое Пламя издало подобие вопля, который встряхнул меня, отрывая от нити надежды. Огненные языки метнулись ко мне, к свету, который был Джервоном.
Но мы не верили, а значит, не были ему добычей.
Темнота кругом, полное бесчувствие. Я была… внутри?.. Нет, нельзя быть в том, чего не существует. Я есть я, Элис. И Джервон есть Джервон. Мы – не пища для поддельного бога, чьи создатели давно обратились в прах, чьи храмы забыты.
Холод, охвативший мои босые ноги, обжигал как огонь. Я была едина с… нет, не так. Я Элис. И Джервон – Джервон. Я пробьюсь к нему сквозь пытку холодом. Он, как и я, не теряет себя. Мы – это мы, а не слуги… не жертвы этой твари, которой нет места в мире. В нас нет страха, а то, что в нас отзывается ему, мы в себе подавим.
Трон пуст… там ничего нет. Ничего, кроме Элис и Джервона, не верящих…
Боль, холод, боль, но я все держалась. И Джервон докричался до меня, и я нашла в себе Силы, чтобы передать их ему, как он раньше отдавал мне свои. Мы были вместе, и оттого каждый делался сильнее, потому что наш союз объединял лучшее в нас обоих – в разуме и в душе.
Темнота, холод, боль… и вот возникло предчувствие перемены, гибели. Но я не позволила воспрянуть страху. Несуществующий бог не способен убить.
Я открыла глаза – потому что теперь я видела глазами, а не тем особым чувством Иного мира. Передо мной поднимался столб Пламени, но свет его побледнел, иссяк, угасал на глазах. Я шевельнулась. Тело закоченело, застыло, руки и ноги онемели до бесчувствия, но я сдвинулась вперед на сиденье кресла и огляделась в поисках знакомого, известного.
Это же… та круглая камера, где я нашла Джервона!
Джервон!
Спотыкаясь, пошатываясь, я добрела до второго кресла, нашарила кинжал, чтобы рассечь связывавшие его веревки. Он не открывал глаз, но и не завалился вперед, как тот выпитый досуха разбойник. Я онемевшими, неуклюжими руками резала кожаные ремни, дважды роняла нож, с трудом нашаривала его в тусклом свете. Потому что огненный столб посреди камеры уже почти не светил – испускал лишь мертвенное сияние, какое видишь порой на мертвых телах.
– Джервон, – позвала я и встряхнула его, как могла, непослушными руками. Он повалился на меня, ткнулся лбом мне в плечо, чуть не сбив с ног.
– Джервон!
Тогда мне показалось, что все пропало. Если я одна пробилась из того гнусного мира, больше надеяться не на что.
– Джервон!
Мне в щеку дохнуло теплом, послышался стон. Я сжала его в объятиях, каких не разорвал бы даже тот ложный бог, и наконец услышала голос – тихий, прерывающийся:
– Возлюбленная госпожа, ты сломаешь мне ребра… – И слабый смешок, от которого я тоже расхохоталась и не могла остановиться.
Трудно было мне поверить в победу. Однако перед нами, вдвоем уместившимися на широком сиденье, замирал последний отблеск огня. Ворота в Иной мир больше не существовали. Может, за стенами поджидали разбойники Пустыни, но мы вдвоем управились с врагом пострашнее, и сейчас нас ничто не тревожило.
