— В другой раз, паренек. При одной мысли о Ровене мне становится тяжело. Скажи-ка: это Старуха ковала мечи, которые ты носишь?
— Да.
— Так я и думал. Остерегайся их. Ее изделия — не простая сталь. Чувствуешь ты их зов?
— Нет, — ответил Скилганнон резко. — Это самые обыкновенные мечи. — Друсс смотрел ему в глаза, не отводя взгляда, и Скилганнон не выдержал первым: — Да, они зовут меня. Они хотят крови. Но я могу ими управлять — вот как сегодня.
— Ты сильный. Им понадобится время, чтобы влезть тебе в душу. Это Старухин меч свел с ума Горбена. И у ныне покойного тантрийского короля тоже был такой.
— Что же ты посоветуешь? Избавиться от них?
— Мой совет тебе ни к чему, паренек. Ты сам сказал, что Старуха зла, и эти мечи — отражение ее сердца. Для королевы-колдуньи она тоже сделала оружие?
— Да, нож. Джиана говорила, что он позволяет ей видеть, вещи в их истинном свете.
— Он дает ей не только это. Я подремлю вот тут, у огня, и тебе тоже не мешало бы отдохнуть.
— Предлагаешь мне занять твою койку?
— Я старый солдат, паренек, и могу спать где угодно. Это вам, молодым, нужны тюфяки, подушки да одеяла. Иди ложись. Если сразу не уснешь, принесу тебе горячего молока и расскажу сказочку.
Скилганнон засмеялся, и ему стало легко.
— Подбавь в молоко меду, — сказал он с лестницы. — А у сказки должен быть счастливый конец.
— Не все мои сказки кончаются хорошо, — ответил Друсс, устраиваясь в кресле у очага, — но я подумаю.
Рабалин и Гарианна спали. Скилганнон лег на третью кровать. Тюфяк был плотный, подушка мягкая.
Через несколько мгновений он задремал.
Он шел по темному лесу, и в подлеске что-то шуршало. Он обернулся, увидел во тьме клочок белого меха и потянулся к мечам…
Еще до рассвета он проснулся и встал. Глаза саднило, на подбородке отросла щетина. Он скинул рубашку, налил воды из кувшина в таз, поплескал на лицо, раскрыл взятую из кармашка на поясе бритву. Дома, в Наашане, слуга приготовил нагретые полотенца и смочил щетину теплым маслом.
Здесь у него не было даже зеркала, и он брился медленно, на ощупь. Закончив, он вытер бритву и спрятал на место.
Когда рассвело, он увидел дым в восточной части города. Высунувшись в окно, Скилганнон услышал отдаленный гул толпы и догадался, что голодная беднота взбунтовалась.
Гарианна во сне казалась совсем юной, почти девочкой. Скилганнон надел рубашку, колет, повесил за спину ножны с мечами и спустился вниз.
С кухни уже пахло свежеиспеченным хлебом. Друсса нигде не было видно. Скилганнон сел за стол у выходящего на гавань окна. Подняться бы на корабль, уплыть в далекие края и высадиться там, где никто не слыхал о Проклятом. Скилганнон бросил эту мечту на полдороге, очень уж глупой она ему показалась. От себя не убежишь.
Его мысли перескочили на Старуху, и он ощутил знакомый прилив отвращения и страха. Джиана во время гражданской войны все чаще и чаще прибегала к услугам этой ведьмы. Несколько ее врагов были убиты с помощью черной магии — прозвище королевы-колдуньи она получила именно из-за этого.
К нему подошел Шивас, отряхивая побеленные мукой руки.
— Очень уж вы рано, завтрак еще не готов. Если желаете, налью вам выпить.
— Принеси воды, больше ничего не надо.
— У меня заваривается чай из трав. Травы мне здешний аптекарь готовит. Ромашка, бузина и не знаю, что там еще намешано, но освежает как нельзя лучше — рекомендую.
Скилганнон согласился, и чай действительно освежил его усталое тело.
— Теперь у вас вид куда лучше, молодой человек, — заверил его Шивас.
— Да, чудесный напиток. Можно еще?
— Одной порции хватит, поверьте — иначе вы приметесь петь и танцевать на столе. На завтрак у меня копченая рыба и особого рода луковый хлеб, то и другое превосходно. Особенно если добавить к ним три яйца, взбитые с маслом и приправленные перцем.
Дым от далеких пожаров плыл над водой.
— И как им не надоест жечь да убивать? — проворчал Шивас.
— Голод пробуждает в людях все. самое худшее.
— И то верно. Пойду принесу вам завтрак.
Скилганнон снова стал думать о Старухе. Если она взаправду знает, где Храм Воскресителей, глупо отказываться от ее приглашения. Он рассеянно потрогал медальон у себя на груди. Неужели он в самом деле верит, что Дайну можно вернуть к жизни с помощью кусочка кости и локона? И что он будет делать, если чудо осуществится? Поселится с ней в маленькой хижине и станет разводить овец? Она, как-никак, была наашанской аристократкой и выросла во дворце, где сто слуг исполняли любое ее желание. Принесет ли ей счастье жизнь в убогой хижине?
А ему самому? Ему, бывшему военачальнику, могущественнее которого не было в Наашане? Будет ли он счастлив, ковыряясь в земле?
Он допил остатки чая и расправился с завтраком, не разбирая вкуса еды.
Друсс вошел в таверну и сел напротив.
— Хорошо спал, паренек?
— Средне, — с раздражением буркнул Скилганнон.
— Ты, я вижу, не из жаворонков.
— Это еще что за дурь?
— Ты потише, паренек, — миролюбиво посоветовал Друсс. — Ты мне нравишься, но если будешь огрызаться, я тебя живо отсюда выставлю.
— Смотри не наступи на собственные кишки, когда будешь пробовать, — процедил Скилганнон.
Друсс, сдержавшись, взял пустую кружку из-под чая и понюхал ее.
— Ты говорил, что от выпивки становишься задиристым. А как насчет дурманного зелья?
— В рот этой гадости не беру.
— Ты только что его выпил. Почти все после Шивасова чая просто сидят со счастливыми ухмылками на лицах, но тебя, похоже, повело не в ту сторону. Сейчас принесу тебе воды, и поговорим, когда, зелье выветрится.
Друсс вышел на кухню, и служанка подала Скилганнону кувшин с водой. Скилганнон выпил несколько чашек, в висках слегка заломило. Друсс тем временем поднялся наверх.
Скилганнон, как-то сразу устав, положил руки на стол и опустил на них голову.
Он смотрел на глазированную голубую чашку, отражающую свет из окна. Он закрыл глаза, и мерцающая голубизна заколыхалась у него в голове, как море. Он летел над волнами, словно птица, назад к тому дню, когда кровь и ужас навеки изменили его жизнь.
Все начиналось так хорошо, так невинно. Он и Сашан вместе сходили на рынок, поели в трактире у реки. В сумерках они, держась за руки, гуляли по парку. За домом больше не следили, и Скилганнон начинал верить, что его план удался. До Праздника Урожая оставалась всего одна неделя. Скоро он выведет Сашан из города, чтобы она могла попытать счастья среди горных племен. От этой тревожной мысли у него сводило живот.
