Здесь возникает вопрос. Когда Филон утверждает, что мудрость – то, что уносит нас за пределы материального мира, он, по-видимому, имеет в виду что-то вроде озарения, осознания, доступного людям. Но когда в Притчах говорится о Мудрости как созданной Богом, сотворившим мир, она выглядит, скорее, как мудрость, которую Бог призвал на помощь, чтобы воздействовать на физическую реальность. А мудрость, которой обладают люди, совсем не та, которой обладает Бог, верно?
Не будем спешить. Красота мировоззрения Филона заключается в возможной неразрывности обеих – в том, что обычные люди могут при старании приобщиться к мудрости Бога. Метафорически эта возможность представлена в двух ролях, которые поручены Мудрости в Притчах: она и помогает Богу творить мир, и манит простых смертных принять ее. Но оставим в покое метафоры. При всей вдохновляющей силе, которой Мудрость (а значит, и Логос) обладала для древних, когда ее персонифицировали и даже обожествляли, отношение к мудрости в современных абстрактных терминах – способ объяснить мировоззрение Филона людям нынешней эпохи. В этом случае мы можем в точности понять, как Бог мог бы устроить мир, чтобы обычные люди только лишь усилием разума могли достичь определенной связи с божественным. Иными словами: как Бог смог сотворить Логос таким образом, чтобы ревностные искатели духовной истины сумели проделать с этой помощью обратный путь к нему – или, как принято выражаться сегодня, к нему или к ней.
Логика библейской мудрости
Притчи и другие еврейские книги мудрости – часть более обширной традиции мудрости, существовавшей в древности на Ближнем Востоке, от Египта до Месопотамии. Изначально эта литература предназначалась для мальчиков из высших классов, приближающихся к этапу возмужания. В некотором роде – это нравственное поучение. Книга Притчей в самом начале объявляет, что ее цель – дать представление о «цельности, справедливости и честности». Но уже в следующем стихе акцент смещается в сторону прагматичного самосовершенствования, и книга обещает «простым дать смышленность, благоразумие юным»33.
По логике литературы мудрости значительного пробела здесь нет. Добродетели учатся, усваивая мудрость добродетели, узнавая, что быть добродетельным – в собственных интересах. В Притчах Премудрость говорит: «Я, Премудрость, соседствую с разумом, мне доступны знания благоразумия»34. Вот почему можно двинуться по пути к познанию Логоса, даже не будучи евреем по рождению и не имея доступа к Торе. Можно просто смотреть, как устроен мир, замечать, какие поступки приносят плоды, а какие – беды. Плодотворные поступки с большей вероятностью отражают добродетель, олицетворяют мудрость, приближают к Логосу.
Конечно, Филон посоветовал бы прислушиваться к старшим и усваивать уроки литературы мудрости. Даже если не касаться того факта, что речь идет о Священных Писаниях, содержащих волю Божью, данные тексты веками накапливали самые проницательные наблюдатели за условиями существования человека. Таким образом, принимая их на веру, можно значительно сэкономить время. И тем не менее мудрость ученых людей в принципе доступна каждому, ее можно обрести эмпирически, просто обращая внимание на последствия поступков. Когда Притчи сообщают, что «погибели предшествует гордость, и падению надменность»35, это действительно сообщение, утверждение того факта, что гордые и надменные обычно получают по заслугам. Так устроен мир.
Так же Книга Иисуса, сына Сирахова, мимоходом сомневаясь в ценности богатства, отмечает: «Иной удерживается от греха скудостью, и в этом воздержании он не будет сокрушаться». Между тем, «бдительность над богатством изнуряет тело, и забота о нем отгоняет сон». Это неоспоримо, как и наблюдение Сираха, что «ревность и гнев сокращают дни, а забота – прежде времени приводит старость». Современные исследования эмоций и физического здоровья подтверждают это, как и еще одну мысль из Сираха: «Веселое сердце благотворно для тела»36.
Даже в сфере нравственности литература мудрости указывает на причинно-следственную связь. Притчи предостерегают юношей, не советуют им якшаться с убийцами и ворами, ибо люди, живущие мечом, от него же и погибают. «А делают засаду для их крови и подстерегают их души. Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им». Мужчине не следует спать с чужой женой, так как он потеряет не только честь: «Потому что ревность – ярость мужа, и не пощадит он в день мщения»37.
Эти обобщения не абсолютны. Рассматриваемая в целом, литература мудрости не утверждает, что социальные последствия всегда становятся наказанием за зло или что злодеи никогда не добиваются успеха. Напротив, эта литература изобилует сожалениями о земной несправедливости. Тем не менее ее основная идея в том, что существуют статистически значимые обобщения, касающиеся поступков и их последствий: добродетель обычно вознаграждается, злодеяния обычно влекут за собой кары. Литература мудрости предназначена для того, чтобы опираться в основном на науку о человеческом поведении, и в этом отчасти состоит ее современность; она рассматривает общественный мир как продолжение природного, а оба мира – как поддающиеся эмпирическим исследованиям. («Северный ветер производит дождь, а тайный язык – недовольные лица», – утверждает Книга Притчей.38) В попытке разглядеть статистические закономерности за явным хаосом и жизненными сложностями литература мудрости ощущает «порядок в действии за каждым жизненным опытом», как писал Герхард фон Рад в своем классическом труде «Мудрость в Израиле» (Wisdom in Israel)39.
Откуда берется этот порядок? Вот она, точка пересечения научного и теологического. Этот порядок в действии – Логос, поначалу исходивший от Бога. Он устроил мир так, что одного эгоистичного познания – изучения причинно-следственной связи, предпочтительно в тех случаях, которые заканчиваются благополучно, – достаточно, чтобы направить людей к добродетели. Поэтому, когда Книга Притчей сообщает – «кто роет яму, тот упадет в нее; и кто покатит вверх камень, к тому он воротится», можно воспринимать Бога не как того, кто сталкивает людей в ямы и катит на них камни, а того, кто создал социальную «гравитацию», вызывающую эти эффекты40. Может, потому ему и не приходится тратить все свое время на потрясание молниями – потому что здесь, на земле, все под контролем Логоса, как и было задумано с самого начала.
В этой картине мира вера ученого – вера в незыблемость законов, управляющих миром, – почти ничем не отличается от религиозной веры. Как указывал фон Рад, «в мудрости притчей присутствует вера в стабильность элементарных отношений между людьми, вера в сходство людей и их реакций, вера в надежность порядка, поддерживающего человеческую жизнь, и, таким образом, прямо или косвенно, – вера в Бога, который привел этот порядок в действие»41.
По той же причине принять этот социальный порядок (уяснить, насколько болезненны последствия плохого поведения) – значит достичь соглашения с Богом. В Книге Притчей подчеркивается, что грешников карают приземленные социальные силы – как в предостережении прелюбодеям, дабы они опасались ревнивых мужей, – но вместе с тем проводится мысль, что «начало мудрости – страх Господень»42. Премудрость в Притчах говорит: «Сын мой! если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои… если будешь призывать знание и взывать к разуму… то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге».
