— Цитадель отдадите под гарнизон мой.
— Как вам будет угодно, генерал, — отвечал господин Фабельман.
— Приворотные башни отдадите моим людям под охрану. И городской арсенал весь беру себе.
— Да, конечно…, - бургомистр кивал головой.
— Гарнизон мой, четыреста человек, обещаете кормить, как своих солдат кормили, а офицерам еду подавать офицерскую, и всё от казны города.
— Да, генерал, — отвечал старик.
— Деньги…, - он сделал паузу. — Ну, коли сами пришли с честью, то лишнего просить у вас не буду… Четыре тысячи гульденов.
— Что ж, воля ваша, — нехотя произнёс бургомистр.
— И ещё, — генерал опять сделал паузу, — хоть в сеньоры я вам не набиваюсь, но над башнями и над городом флаги будут висеть мои.
Тут старый бургомистр встрепенулся. Глаза раньше держал вниз, а тут уставился зло на кавалера, палку своими стариковскими белыми пальцами перехватил. Волков уже думал, что сейчас перечить начнёт. Но нет, сдержался старик:
— Ваша воля.
— Да, то воля моя, воля победителя, — твёрдо продолжал генерал, — а жителям скажите, что спасли их от моих людей, если бы не приехали сейчас ко мне, так был бы вам в городе грабёж, а женщинам вашим бесчестье. Деньги… Даю вам срок три дня, чтобы золото собрать. А полкам моим пусть ворота отопрут прямо сейчас.
Бургомистр кланялся, всё это ему не нравилось, но старик понимал, что генерал прав, золото и позор уберегли город от беды страшной.
А генерал понимал, что у города нет сил отбить его штурм. Теперь он чуть-чуть успокоился.
— Капитан Кленк, — позвал он.
— Да, генерал, — отзывался тот.
— Бургомистр господин Фабельман сейчас прикажет отворить ворота, баталия ваша пусть идёт в город, возьмите цитадель, арсенал, все городские ворота под охрану.
— Будет исполнено, — отвечал ландскнехт, сразу поворачиваясь, чтобы уйти.
— Капитан Кленк, — снова окликнул его генерал. И когда бургомистр стал удаляться, добавил негромко: — Под страхом смерти запретите людям обижать горожан.
— Да, конечно, — отвечал Кленк.
«С этими разбойниками иначе нельзя, с них станется».
Глава 22
«Удача», — сказал бы кто-то. И, может, был бы прав, и кавалер с ним согласился бы. «Длань Господня», — сказал бы кто-то другой, и кавалер изо всех сил сказанное поддержал бы. Но сам он думал о том, что вовремя пришёл к городу. Его появление было явно неожиданным для врагов. А бесконечные и даже ночные разъезды, за которые его проклинали кавалеристы, теперь обернулись поимкой лазутчика полковника Майфельда. Другой опять сказал бы: «Везение». Но умный бы ответил: «Помилуй Бог: удача, везение, Длань Господня… А может, уже и умение?». Зря, что ли, он с младых ногтей с войн не вылезал, пройдя лестницу от самого захудалого и бедного солдата до генерала. Не одной же удачей и везением пройден тот путь.
Он въезжал в сдавшийся город в полном боевом облачении, в роскошном ваффенроке. Под знаменем, с выездом, с гвардией, с трубачами и барабанщиками. Шлем не поленился надеть. Мало ли тут обозлённых горожан, что с арбалетом управиться сумеют. Так и въехал в город под трубы и барабан, но уже после вошедших сюда ландскнехтов.
Первым делом он, конечно же, хотел посмотреть арсенал. Он не надеялся, что найдёт там пушки, были бы у горожан пушки, так они попытались бы отбиваться от Пруффа. И на мушкеты у него особых надежд не было, но вот поножи, наручи, латные перчатки и рукавицы он хотел бы найти. Да и дорогие доспехи, включая стёганки и подшлемники, лишними не были. Чуть-чуть не доехал до арсенала, заехал посмотреть цитадель, в которой уже обустраивались и располагались ландскнехты. Прошёлся с Кленком по стенам, осмотрел ворота. Удовлетворён не был. Всё старое. Стены кривы, ворота провисли. Горожане много лет не видели около города врагов. Это было очевидно.
Уже хотел было ехать в арсенал, но тут караульные пропустили в цитадель трёх всадников. Двое были кавалеристы из людей фон Реддернауфа, а третий… То был усталый до изнеможения человек в простой и весьма грязной одежде, но уже по большому ножу на поясе и по крепким ботинкам было видно, что он из солдат.
От всякой вести сейчас он иначе чем беду не ждал. Будь то очередной лазутчик, так кавалеристы на коня бы его не посадили. Он и Кленк смотрели на грязного человека и ждали, пока тот спешится. Волков по лицу Кленка понял, что тот тоже ждёт беды.
— Да говори уже, — нетерпеливо произнёс капитан ландскнехтов, когда человек, подойдя к ним, кланялся.
— Господин, беда.
А Волков уже знал, откуда это солдат:
— Горцы разгромили лагерь, — опередил он солдата.
— Когда я уходил, так ещё не разгромили, — рассказывал солдат, — мы отбились. Он насели с двух сторон, пытались завалить восточный ров фашинами, потом подожгли их, думали стену сжечь, но мы стену потушили. А ночью я и мой товарищ вызвались охотниками идти к вам. С разных стен слезали, где он теперь, не знаю.
— За храбрость будешь вознаграждён, — сразу обещал генерал, — говори, сколько их?
— С востока пришло больше пяти сотен.
«Это ерунда, в лагере почти четыре сотни людей, и семь десятков из них арбалетчики».
— Это те же горцы, что с вами дрались за лагерь, — продолжал солдат. — Арбалетчики говорили, что флаги те же, офицеры те же, — говорил уставший человек, — но то полбеды.
— Что ещё? — спросил Волков.
— Горожане, ублюдки, они тоже пришли. Не меньше трёх сотен, и двести из них были арбалетчики.
Волков даже не заметил, как его лицо налилось чернотой, как вытянулись губы в нитку, как сжались кулаки. Но он продолжал слушать солдата, не перебивая того и не задавая ему вопросов.
— Очень многих поранили, у них получилось три сотни арбалетчиков против семи десятков наших, болты от них как ливень лились, многих наших ранило до вечера, пока мы штурм отбивали и стену тушили.
— А они много потеряли? — спрашивал Кленк.
— Им тоже досталось, — солдат вспоминал. — Может, столько же, как и у нас, ранено.
Чтобы отогнать выжигающую его злость, Волков просил Фейлинга помочь снять с него шлем, после стянул подшлемник, и пока Кленк расспрашивал солдата, он рукой растирал себе лицо, пытаясь при том успокоиться: все успехи, в том числе и взятие города, всё было поставлено под сомнение атакой на лагерь. Капитан ландскнехтов всё ещё что-то спрашивал и спрашивал, а солдат ему что-то отвечал и отвечал, а генерал уже знал: ему придётся возвращаться к реке.
Видя состояние сеньора, Максимилиан снял с луки седла флягу и протянул её ему:
— Возьмите, кавалер.
— Вино?
— Вода.
— Прекрасно, — он стал умываться.
