У каждого из апостолов над головой нарисован небольшой столп пламени – так называемый огонь Пятидесятницы. Праздник Пятидесятницы (Шавуот по-еврейски) учрежден в память о даровании израильскому народу десяти заповедей на горе Синай. Именно с этого момента потомки двенадцати сыновей Иакова, чудесным образом освобожденные Богом из египетского рабства, начинают исторический путь и превращаются в единую нацию. Пятидесятница – день рождения еврейского этноса, культуры, традиций и, прежде всего, религии. В один из таких праздников в Иерусалиме, в комнате, где собрались ученики Христа, совершилась другая Пятидесятница – на апостолов сошел Святой Дух, ученики преображаются, становятся проповедниками Евангелия. Приняв божественную благодать от Бога-Отца, апостолы получают необходимые дары, чтобы создать на земле святую Церковь, в которой происходит восстановление разорванной связи Бога и человека (Деян.: 1.8). Таким образом, Бальдунг Грин утверждает, что, несмотря на сегодняшний спор и рознь, лишь в единении с иудаизмом может состояться христианство.
Если вспомнить утверждение Якоба Беме (оно прозвучит столетие спустя), что немецкое богословие происходит из еврейского, то пафос Бальдунга станет вполне понятным.
Одна из позднейших вещей Бальдунга, «Рождество» (1539, Кунстхалле, Карлсруэ), может быть рассмотрена в связи с этими событиями. Картина представляет собой небывалый диалог между Иисусом и Иосифом, диалог нетипичный для канона. Иосиф (Бальдунг всегда рисует Иосифа бородатым ветхозаветным патриархом, а не болезненным безбородым старичком, как принято в христианской традиции) здесь изображен напряженно размышляющим, он читает Библию над младенцем Иисусом. Младенец лежит на руках двух ангелочков и слушает Ветхий Завет с измученным и тревожным лицом.
5
Обратная сторона Фрайбургского алтаря представляет сцену Распятия. Алтарь расположен в соборе таким образом, что его можно обойти кругом и осмотреть с другой стороны: помимо сцены коронации Марии можно видеть, как распинали ее сына.
Перед тремя крестами – толпа. Издеваются, кривляются, скалят зубы. На первом плане две группы лиц: слева от креста Иисуса (если смотреть от зрителя) Дева Мария и Иоанн, традиционно выполненная пара. Но внимание приковывает не Мария и не Иоанн, а фигура, стоящая справа от Распятия. Это рослый мужчина, превосходящий ростом всех персонажей данной сцены, выделяется он и значительностью. Перед нами солдат, одет, как средневековый ландскнехт. В руке солдата алебарда, причем, если копья и алебарды в руках апостолов на фронтальной стороне алтаря смотрятся потешно, в данном случае солдат, судя по всему, знает, как с оружием обращаться. Солдат невозмутим и не истеричен, в отличие от взволнованных спором апостолов. Это центурион Лонгин (в православной традиции – мученик Лонгин), тот, который вонзил копье под ребро Иисусу и затем уверовал в него. Сотник Лонгин, безусловно, является главным героем картины: катарсис происходящего воплощен в его переживании. Картину следовало бы называть не «Распятие», но «Центурион Лонгин перед распятием», настолько выделена его фигура. Изображение центуриона Лонгина в качестве героя – довольно редкое явление; можно вспомнить картину Фра Анжелико (вряд ли известную Бальдунгу) и экстатическую, как всегда у этого мастера, картину Грюневальда «Три Марии у подножия креста и сотник Лонгин»; последнее произведение, написанное в 1500 г. в качестве репетиции Изенхеймского алтаря, скорее всего, Бальдунгу было известно.
Центурион Лонгин во Фрайбургском алтаре сознательно встроен в ряд святых, расположенных на левой и правой частях тыльной стороны алтаря: святой Иероним, Иоанн Креститель (патроны Фрайбургского университета) на левой стороне, святой Георгий (покровитель города Фрайбурга) и святой Лаврентий (патрон казначейства) на правой стороне. Центурион Лонгин занимает центральную позицию.
Лонгин нарисован в тот момент, когда он принимает решение нанести удар. Центурион стоит, слегка наклонившись вперед и опираясь на свое оружие. Традиционное копье Лонгина здесь заменено на алебарду, наподобие той, что в руках у апостола на фронтальной стороне алтаря, и вряд ли сходство случайно. Чуть повернув голову, центурион цепким взглядом смотрит на зрителя; любопытно, что лишь три персонажа картины смотрят не на Распятие, а в сторону зрителя: Лонгин, затем маленький мальчик, стоящий перед ним, и юноша в красном берете за плечом центуриона. Все они словно позируют художнику. Их портретные характеристики отличны от лиц прочих героев картины. У Лонгина запоминающееся лицо: крупный нос, большой лоб с залысинами, висячие усы, рыжая борода. Это ни в коей мере не условный типаж, но конкретный портрет. Изображено лицо мыслителя, отнюдь не солдата: человек словно оценивает свой жизненный выбор. Юноша, выглядывающий из-за его плеча – типичный школяр, как их рисуют в те годы: студент университета, латинист, грамматик. Ребенок, третий в этой группе, – мальчик из обеспеченной, совсем не крестьянской семьи – пытливый, развитый.
Все эти три персонажа – мужчина, юноша и ребенок – смотрят на зрителя схожим образом, имеют нечто родственное в облике. Бытует мнение, что изображение юноши в красном берете, того, что стоит за плечом стражника с алебардой, является автопортретом. И впрямь, юноша в красном берете крайне похож на юношеский, сделанный еще до учебы у Дюрера, «Автопортрет в берете» 1504 г.
Поскольку мальчик, стоящий перед Лонгином и юношей в берете, держит в руках табличку с монограммой мастера, принято считать, что монограмма относится к юноше в красном берете. Однако со времени наброска 1504 г. прошло двенадцать лет, облик Бальдунга должен измениться. Мастер переехал во Фрайбург вместе с женой Маргаритой Хеллер в 1512 г. (родился в 1480 г., по другим источникам в 1484 г.) и работал над алтарем до 1516 г. (дата указана на пределле). Художнику в момент завершения «Распятия» тридцать шесть лет или тридцать два – тридцать три года, в тридцать шесть лет человек XVI в. не выглядел юным. Безусому юноше в красном берете не больше семнадцати лет, и, разумеется, табличка с монограммой может относиться и к Лонгину. В луврском автопортретете 1534 г. (рисунок черным мелом) показано точно такое же лицо, как у центуриона Лонгина, с теми же тяжелыми веками, длинным носом, усами, бородой. Существует автопортрет Бальдунга 1526 г. (Нюрнберг), на котором мастер изображает себя с висячими усами, сходной формой рыжей бороды, такой же прической и залысинами высокого лба. Луврский, нюрнбергский автопортреты и облик Лонгина с алтаря Фрайбурга схожи чертами, характером (и, что немаловажно, манерой смотреть на зрителя) с автопортретом 1509 г., проданным на аукционе Кристи.
Итак, Лонгин Фрайбургского алтаря – сам художник. Однако юный человек в берете также является автопортретом Бальдунга – и, поскольку присутствие художника в сцене Распятия важно для понимания его творчества в целом, задержимся на этом пункте. В работе «Святой Себастьян» (1507) юноша в красном берете появляется подле привязанного к дереву мученика. Первое впечатление таково, что показан начальник караула, отдающий приказ лучникам; но впечатление обманчиво – юноша в красном берете стоит на стороне Себастиана, он – свидетель мучений, летописец, хронист. В той же роли – свидетеля – юноша в красном берете появляется и в сцене Распятия из Фрайбурга. Быть свидетелем (как юноша в берете) и быть участником (как Лонгин) – это две ипостаси личности Ганса Бальдунга Грина.
