Я никогда раньше не сидела в его машине. Даже не знала, что она у него есть, машина. Сиденья черные, смоляные, салон угольный; приборная панель синяя – Карре шло. А меня от его присутствия колотило, как и всегда, впрочем. Вновь навалилось чувство обреченности и еще того, что все могло быть иначе. Это ему, этому мужчине, я была готова отдаться по первому зову, это его единственного я ждала в гости, это он причинял моей, неспособной встать на ноги душе максимум боли.
– Что… на этот раз? – процедила я сквозь зубы. Хотя спрашивать не стоило, я знала что.
– Мои предупреждения влетают в твои уши и тут же вылетают?
Этот голос, несмотря на его холодность, я могла слушать вечно. И нет, там в баре я не наговорила лишнего, я никого не сдала.
– Всего лишь пью, как ты и советовал.
«С места в карьер, я смотрю».
«Не твое дело!»
Но что-то однозначно оставалось его делом, иначе бы не пришел.
– Что? Что?!
Терпение рядом с ним заканчивалось быстро, и я, поначалу решившая даже не поворачивать голову в сторону водителя, уставилась в непроницаемое лицо со злостью.
– Я говорил, никаких близких контактов?
– Их не было!
– К ним шло.
Бесит, бесит… Напалм внутри уже искрит.
– Да, шло! А ты мне кто такой, чтобы это запрещать? – Просто куратор. – Ты мне не…
– Я тебе «да».
Прозвучало отрывисто, прозвучало очень весомо. И я осеклась. Какое-то время сидела в тихом салоне ошалевшая, обиженная, разодранная на лоскуты изнутри.
– Ты мне… – повторила тихо и умолкла вновь. Даже продолжить сразу не сумела. Вспомнилась та ночь, когда Карра лежал возле меня до утра, восстанавливал мою батарею, поднимал из пепла мое желание жить. В тот день бы я поверила каждому его слову… – Если так, предложи мне себя…
Я смотрела на человека в водительском кресле прямо с открытой душой, с открытым сердцем. И искала в сложном взгляде напротив то выражение, от которого становится тепло – невидимую руку, когда-то согревшую щеку. Но не находила.
– Стань моим мужчиной… Скажи о том, что любишь меня. Займись со мной любовью, если уж… ты мне «да».
«Разве… так сложно?»
Я хотела его даже такого, отчужденного, я бы отдалась ему прямо в этой чертовой машине – от нее летели бы искры…
– Кейна…
– Опять Кейна! – взвизгнула я, не дождавшись продолжения. Не желала в сотый раз слышать о том, что что-то невозможно. – Этот парень хотя бы не отказывался идти ко мне, вел себя так, будто я... красивая… симпатичная…
Проблема заключалась лишь в том, что возбуждал меня при этом Лиам, а не Освальд… Остин… Осман… К черту, я забыла его имя.
– Тебе нельзя вести его домой.
– Почему?! – «Потому что ты тот самый «да», который сам не будет, и другим не даст?»
– Потому что ты излучаешь…
– Да ничего я не излучаю! Я просто ему нравлюсь…
– И всем мужчинам на пути, не заметила? – Лиам вдруг жестко взял меня за подбородок своей рукой.
– Заметила! Что с того?
Взгляд напротив стал металлическим. Мол, я не хотел тебе говорить об этом здесь и сейчас, но придется.
– После вливания, после смешения со мной, ты стала обладать одним из моих излучений – нитринным. Это тебе ни о чем не говорит, но я поясню. Люди, в особенности мужчины, при виде тебя «залипают», в какой-то степени теряют волю, стараются приблизиться. Так?
– Ты… врешь…
«Не так!»
Но всплыл в памяти слесарь, аптекарь…
– Не вру.
– Даже если так… Что с того?
– Объясняя по-простому, даже если в баре, куда придешь, будет сто женщин и все красивее тебя, мужчины постепенно начнут смотреть только в твою сторону – они будут приближаться к тебе, искать способ общения с тобой, будут просить твой номер…
«Излучение Лиама?» Так это не с него ли я так реагирую на самого Карру? Особенность фона СЕшников? Вращение шестерней и алкоголь – плохое сочетание.
– По-твоему… я не могу ему (Остину, Освальду) просто… нравиться?
– Сейчас ты нравишься всем без исключения.
Бред… Подбородок болел от слишком жесткой хватки.
– Тебя это бесит, да? Это… ревность?
– Я не ревную, Кейна, я сразу убиваю.
Еще один ответ, сомневаться в правдивости которого у меня не вышло. Не шутка, не иносказательная фраза. И вдруг до меня начало доходить то, что именно Лиам все это время пытался до меня донести. «Ты нравишься им не сама, им нравится в тебе мой фон».
Быть не может… Ведь не может?
– Нет… это… я…
– Это не ты.
Больно, прямо в сердце. На разрыв.
– Ты просто не хочешь, чтобы я… с ним не…
– Если ты приведешь его домой…
– То что? Ты не убьешь его, понял?!
«Это моя жизнь! Моя! Жизнь! И ты в ней никто…» Вранья стало слишком много, но сейчас оно было необходимо даже мне самой.
Его глаза синие с серым, льда в них, как в арктическом океане. В желваках бешенство; в машине треск от накалившейся атмосферы. Мой исстрадавшийся подбородок наконец выпустили из пальцев.
– Я… пока… оставлю его в живых, – каждое слово Лиам выбирал с особой тщательностью, измерял, прежде чем выпустить наружу, как алмаз, – но только для того, чтобы ты убедилась в том, что убиваешь его сама.
– Что?!
– Нитринное излучение предназначено для СЕ, его нельзя было передавать человеку. Сейчас ты будешь убивать всех, кого касаешься физически. Не сразу, но быстро.
Кажется, алкоголь выветрился из моей крови, кажется, температура в салоне понизилась градусов на двадцать.
– Ты обманываешь меня, да? – шептала я охрипнув. – Ты просто… желаешь… наговорить мне гадостей?!
Тишина. И резануло болью по сердцу выражение в его глазах – прости, я не должен был с тобой сливаться. Никто из нас не знал, ни у кого процесс не завершался успехом.
Значит, я не могу спать ни с кем, кроме Лиама? А Лиам со мной не спит по одному ему известной причине? Да что же это за жизнь такая?
А как же полноценная семья? Как же муж, счастливые будни? Это все теперь… невозможно…
– Что ты… со мной сделал?
Карра сжал челюсти – я все-таки достала ему когтями до сердца.
– Я просто хотел, чтобы ты жила…
– Я жила. До тебя… – И вдруг меня снесло с катушек истерикой, неприемлемостью того, о чем мне только что сказали. – Вранье, чушь, бред! Это все неправда, неправда!
