На то русские послы хотели возражать в свое оправдание, но их увели и заключили под стражу, и освободили только на другой год.
Московиты также отправили посла в Крым, чтобы возобновить мир, а также с ведомостью о том, что Димитрий, враг крымцев, убит ими [московитами], и также о всех его деяниях и преступлениях, чтобы вполне оправдать свой поступок.
Сверх того в Швецию, к королю Карлу, отправили грамоты с изъявлением дружбы, а также с ведомостью об убиении Димитрия, чему король Карл обрадовался, ибо очень страшился Димитрия по причине, которая чужда [нашему рассказу], и о ней излишне говорить (оm oorsaecke die vreemt was еn onnodich te verhalen). Король обещал в крайней необходимости послать войско на помощь московитам. Это их несколько порадовало.
Меж тем мятежники были искусными воителями и побивали посылаемые против них войска точно так же, как во время вступления Димитрия в пределы Московии, и счастье всегда сопутствовало им. Да и они вошли во все города по всей Северской земле (die in de gantse lantsreecke waren vant Siveria) и переманили на свою сторону всех [жителей], также перебежали к ним многие из московских ратников, как немцы и ливонцы, так и русские; и немцев, которые были доблестные смельчаки, поставили ротмистрами и капитанами, также правителями завоеванных городов, так что они из низкого звания высоко поднялись, из солдат стали наполовину королями.
Также находился в войске мятежников некий человек, коего звали Иван Исаевич Болотников (Ivan Isaivitz Bolotnicoof); он был в Москве крепостным человеком боярина Андрея Телятевского (Teletoffsci), но бежал от своего господина, сперва отправился в степь к казакам; а также служил в Венгрии и Турции, и пришел с казаками числом до десяти тысяч на помощь к этим мятежникам, и он был детина рослый и дюжий (store groot kerel), родом из Московии, удалец, отважен и храбр на войне, и [мятежники] выбрали его главным атаманом, или предводителем (ottoman оft hooftman), своего войска. Меж тем Петр Федорович оставался в городе Туле, осажденном московитами; и этот Болотников пошел со всем своим войском на Серпухов (Sirpag), лежащий в восемнадцати милях от Москвы, и сразу занял его, а также Коломну, город при реке Москве неподалеку от Оки, и стал станом против московского войска в двенадцати милях от Москвы.
Эти известия возбудили в Москве великий страх, так что тотчас же выставили пушки на все стены, и произвели все приготовления к обороне, и за городом устроили укрепленный обоз (wagenborch), и в Москве учинили перепись всем [людям] старше шестнадцати лет, чтобы, вооружив, отправить их против неприятеля, и во все города послали за помощью, так что в Москву каждодневно прибывало много войска, и московиты во второй раз присягнули царю в том, что будут стоять за него и сражаться за своих жен и детей, ибо хорошо знали, что мятежники поклялись истребить в Москве все живое, так как, говорили они, [мятежники] все повинны в убиении Димитрия. Того ради [московиты] принуждены были храбро сражаться и отражать [нападения].
И [одному только] богу ведомо, откуда вдруг пошел по стране новый слух и [распространилась] молва, что Димитрий, которого считали убитым в Москве, еще жив, да и многие твердо тому верили, также некоторые и в [самой] Москве. И все, взятые в плен, неприятели и мятежники, коих каждодневно приводили пленными в Москву и претягостным образом топили сотнями, как виновных, так и невиновных, – и они до последнего издыхания уверяли, что Димитрий еще жив и снова выступил в поход. Одним словом, совершилось новое чудо: Димитрий второй раз восстал из мертвых, и никто не знал, что о том сказать и подумать, но все наполовину помутились разумом.
Вообще были две партии [среди московитов]: одни говорили и верили, что он [Димитрий] жив, и что он бежал за два или три дня до [мятежа], и что вместо него по неведению умертвили кого-то другого; другие же говорили, что он мертв, и что умертвили того самого, о коем доподлинно знали, что он выдавал себя за Димитрия и был почти год царем; и я согласен с этими [последними], ибо я весьма хорошо видел его живым, а также прилежно осмотрел его по убиении и не мог приметить ничего другого, как только то, что убили настоящего, в чем нет сомнения.
Партия, [сторонники которой] верили тому, что он еще жив, и были как между мятежниками, так и в Москве, приводила в пользу того следующие доказательства:
Во-первых, говорили, что тот, кто три дня лежал нагой на площади и кого принимали за Димитрия, до того был покрыт пылью и ранами и так растерзан, что его невозможно было узнать.
Во-вторых, говорили, что тот, кого умертвили вместо Димитрия, имел длинные волосы, тогда как царь незадолго до того велел их срезать перед самой свадьбой.
В-третьих, говорили, что у того, кто лежал убитым на позорение перед всем светом, не было бородавки у носа, которую имел Димитрий, а также знака на левой [стороне] груди, меж тем как его [Димитрия] собственный секретарь Бучинский уверял, что у него [царя] знак на левой [стороне] груди, и он [Бучинский], будучи с ним [царем] в бане, этот знак видел.
В-четвертых, говорили, что пальцы на ногах убиенного были весьма нечисты и ногти слишком длинны, более схожи с пальцами мужика, нежели царя.
В-пятых, говорили, что, когда его убивали или умерщвляли, он кричал, что он не Димитрий, и говорили, что то был ткач-камчатник (damastwever), вывезенный царицею Сандомирскою из Польши, и он был весьма схож с царем, и [этому ткачу] в то утро, когда должно было совершиться убийство, назначили в царском платье лечь на царскую постель или, по крайности, прохаживаться в царском покое, ибо Димитрий, говорили, бежал; и камчатник ничего не ведал о таких вещах и полагал, что то какая-нибудь шутка, или то бьются об заклад, или то маскарад (mommerye), и потому, когда они [заговорщики] подступили к нему с оружием, чтобы убить его, он вскричал: «Я не Димитрий, не я Димитрий» («Ja ne Demetri, ne ja Demetri, dat ic en ben Demetrius nyet»); того ради заговорщики и бояре тем более стали разить его, говоря, он сам теперь повинился, что он не Димитрий и не законный наследник престола, а расстрига, и убили его, страшась, что он убежит. И [передавали] еще другие подобные басни (fratsen), не заслуживающие доверия.
В-шестых, еще говорили, что у них [заговорщиков] было много причин сжечь его [труп Димитрия], чтобы его более не видели, и говорили, что его надлежало набальзамировать, чтобы он был в наличности на случай нужды показать его и сравнить с портретом, и еще говорили, что народ приносит страшные клятвы и умирает, убежденный в том, что он [Димитрий] жив, и, стоя на том, претерпевает различные пытки и мучения, и многие люди уверяют, что будто бы видели его с тем самым скипетром и короною, с какими видели его в Москве, корона и скипетр были похищены из Москвы во время первого волнения, также три или четыре царские лошади, как мы о том рассказали. Так они хотели заставить верить в то, что Димитрий жив.
Против этих помянутых выше доказательств я могу по доброму своему намерению и малому разумению привести такой ответ и полагаю, что партия, утверждающая, что он [Димитрий] мертв, со мной в том согласится.
Во-первых, я его хорошо узнал, когда он лежал там [на площади] весьма истерзанный, в крови и пыли, [ибо стояли] жаркие дни, и я отлично (perfect) видел по его лицу (phisiognomie), широким плечам и росту его тела, что то был тот самый, кого звали по Москве царем Димитрием в 1605 и 1606 годах и кто в эти два года почти год царствовал.
