Константин же задумался, также взвешивая баланс сил. Точных данных об этом нет, но можно не сомневаться, что со своей стороны Милорадович и К° отправили ему своих гонцов с уверением, что «путь свободен». Гвардия фактически за шиворот тащила цесаревича на трон предков. Соблазн был велик. Настолько велик, что он вообще отказался принимать гонцов от Николая.
Отметим, курьер о болезни Александра прибыл в Варшаву 19-го, а в Петербург – только 25-го. В этот же день в Варшаве уже узнали о смерти, в столице – лишь через два дня. Времени у цесаревича было вагон. Естественно, к нему тут же заспешили сановники и генералы с неуместными на фоне умирающего царя поздравлениями и пожеланиями. Советник наместника граф Николай Новосильцев (был в свое время в ближнем кругу соратников Александра I, но впоследствии удален) начал уже называть его «ваше величество», чем вызвал взрыв ярости и без того нервного цесаревича. «Что они, мать-перемать (Константин не стеснялся использовать в беседах гвардейские выражения), вербовать, что ли, вздумали в цари!» И тут же показательно расплакался при собравшихся, поставив их в известность о том, что государь скончался: «Наш ангел отлетел, я потерял в нем друга, благодетеля, а Россия – отца своего… Кто нас поведет теперь к победам, где наш вождь? Россия осиротела, Россия пропала!»
Его адъютант, капитан 1-го ранга Павел Колзаков, осмелился заметить в смысле «король умер, да здравствует король», что Россия не может пропасть, пока существует императорская власть. При этом неосторожно назвав Константина «вашим величеством».
Цесаревич окончательно рассвирепел, вновь продемонстрировав, что он сын своего отца и что зря декабристы полагали, что «нравы его исправились». Он чуть было не вытряхнул каперанга из мундира, встряхнув, как тряпичную куклу: «Да замолчите ли вы! Как вы осмелились выговорить эти слова, кто дал вам предрешать дела, до вас не касающиеся? Вы знаете ли, чему вы подвергаетесь? Знаете ли, что за это в Сибирь и в кандалы сажают? Извольте идти сейчас под арест и отдайте вашу шпагу!»
Гостившему же в это время в Варшаве брату Михаилу он поведал, что «моя воля отречься от престола более, нежели когда-либо, непреложна!» И тут же отослал его в столицу подальше от завязывавшегося узла с уверением Николаю и матери в своей решимости отречься.
Мудрил цесаревич, играл свою роль в Варшаве так же, как и Николай свою в Петербурге. Как раз в этот момент он и просчитывал все варианты. Ясно, что полки Литовского корпуса, гвардии и армии, расквартированные в Варшаве, будут за него. Ясно, что Милорадович постарается сделать все, от него зависящее в столице. Но дальше что? Если Николай будет настаивать на манифесте с его отречением, а Константин его дезавуирует, как сам он будет выглядеть в глазах двора? Допустим, переморгает, а далее? Поднимать войска и начинать гражданскую войну? Младший брат тоже не промах и найдет себе сторонников в войсках. Пока Литовский корпус приступит к решительным действиям, самого Константина в Петербурге объявят узурпатором, в боевую готовность будут приведены все вооруженные силы метрополии (против Наполеона действовало полмиллиона штыков и сабель). Да и еще большой вопрос, как поведут себя его сторонники, когда дело дойдет до свалки за трон. Он, конечно, не «маркиз де Пугачев», но взбираться на залитый отеческой кровью престол через труп брата тоже в глазах Европы дело совершенно недопустимое. Да и в самом Петербурге – ведь задушат же, подлецы, как задушили отца!
И вот тут возникает такая интересная ситуация. Подставляться самому цесаревичу в битве за трон глупо и недальновидно. Зато выставить на эту битву кого другого, а потом самому воспользоваться ее плодами – вполне дипломатично. То, что Константин знал о заговоре тайных обществ, это даже не обсуждается. О нем знал и начальник Главного штаба генерал-адъютант барон Иван Дибич, чуть ли не ежедневно докладывавший Александру об инсургентах, и Милорадович, неоднократно намекавший на его существование Николаю. Знал цесаревич и то, что заговорщики планировали усадить на престол именно его самого. Знал и то, что в ходе переворота в их рядах были как минимум двое (Якубович и Каховский), готовые убить самого царя.
Вопрос: а не провоцировал ли сам Константин действия «молодой гвардии», с тем чтобы после убийства Николая сыграть роль Бориса Годунова, вынужденного принять трон под давлением обстоятельств? Не толкал ли он своими действиями заговорщиков к тому, чтобы перейти к решительным акциям, взорвав «мину под престолом» и унеся ее осколками всех врагов Константина?
По крайней мере, его поступки вполне вписываются в эту версию. Как вспоминал глава декабристов князь Трубецкой, который, собственно, и ориентировался на колебания цесаревича: «На письма, отправленные с Опочининым (полковник лейб-гвардии Конного полка, посланный Николаем с письмом к Константину. – Авт.), Константин Павлович не сделал никакого ответа, который бы мог послужить доказательством для народа, что он добровольно отказывается от престола и уступает его ближайшему по себе наследнику. Говорили, что ответ, которым он предоставлял престол на волю желающего, был написан в самых неприличных выражениях, что и несколько подтверждается тем, что он не был напечатан при манифесте, которым Николай объявлял о своем вступлении на престол».
При этом как-то странно подсуетился министр финансов Егор Канкрин, начав чеканить монету с профилем цесаревича и надписью «Император Константин I». До всякой коронации. Монеты потом стали одной из главных нумизматических редкостей.
Для начала Константин привел к присяге Николаю «варшавские» полки, которые умоляли его взять власть в свои руки. Хороший ход – знал ведь, что в Петербурге присягнули именно ему, так что по-любому предстоит переприсяга, а это уже повод сконцентрировать большие вооруженные силы в одних руках и в одном месте. Затем он категорически отказался ехать в столицу подтверждать свое отречение. Казалось бы, а что тут такого? Понятно, что образовался вакуум власти, ситуация напряженная, а появившись в Петербурге, он тут же бы снял все вопросы и разрубил все узлы своей доброй волей. Ни за что. К чему бы это? Сам боялся брата и верных ему войск? Или хитрил ученик республиканца Лагарпа, подстегивая заговорщиков к выступлению при переприсяге?
Понятно ведь, что, выступив «при Константине», они взбунтовались бы против законно избранного императора и стали бы государственными преступниками. Выступив же «за Константина», они были бы всего лишь сторонниками одного из претендентов на престол.
Вольно или невольно, но заговорщики повели себя именно так, как можно было бы вести, будь они в сговоре с цесаревичем. Братья Бестужевы ходили по казармам и нагло врали солдатам о том, что «мы присягнули цесаревичу, а в Сенате было завещание покойного государя, в котором бог знает что было написано, и нам его не объявляли». Дошло до того, что стали убеждать служивых, что Константин уже в оковах и надеется только на верных ему гвардейцев.
Рылеев предлагал распустить слух о якобы хранящемся в Сенате духовном завещании Александра, в котором срок службы нижним чинам уменьшался до 10 лет. Неграмотные крестьяне понятия не имели о хитросплетениях политики и конституциях, но о сроке службы понимали хорошо и сочувственно кивали, мотая на гвардейский ус.
