На протяжении более чем двух столетий лучшие умы пытались объяснить названия порогов. Начиная с Г.З. Байера были выдвинуты скандинавская, венгерская, греческая, славянская, готская, иранская, балтийская и даже еврейская их трактовки. Уже в начале XIX в. Г. Эверс иронически восклицал, что на злополучных Эссупи и Леанти остался не опробованным разве что «язык мексиканский».
Между тем, при обращении к географической карте, ситуация начинает выглядеть совершенно иначе, чем это представляется сторонникам версии скандинавского происхождения русов. Мы не случайно привели столь обширную цитату из сочинения византийского императора. Из нее видно, что Константин Багрянородный перечисляет семь порогов на Днепре. При этом он использует тринадцать топонимов для их обозначения (если считать Эссупи с его наименованиями по-росски и по-славянски за два топонима) (карта 41).
Но все ли они названы? Днепровские пороги (в 1932 г. они были затоплены после строительства водохранилища, образовавшегося при строительстве ДнепроГЭСа) на протяжении XVI–XIX вв. описывались неоднократно. В частности, перечень из тринадцати Днепровских порогов находим в Книге большому чертежу: «1. А ниже реки Самари на Днепре порог Кадак. 2. Ниже Кдцака миля порог Звонец. 3. А ниже Звонца порог Сурской. 4. А ниже Сурского 2 версты порог Лоханной. 5. А ниже Лоханного 3 версты порог Стрельчей. 6. А ниже Стрельчего 2 версты порог Княгинин. 7. А ниже Княгинина с версту порог Ненасытец. 8. А ниже Ненасытца на 5 верстах наискось Вороного Забора. 9. А ниже Вороного Забору порог Волнег. 10. А ниже Волнега 3 версты порог Будило. 11. А ниже Будилы 3 версты порог Лычной. 12. А ниже Лычного 3 версты порог Товалжаной. 13. А ниже Товолжаного 3 версты порог Вольной»
[310].
Эта цифра в Книге большому чертежу удивительным образом совпадает с 13 «росскими» и славянскими названиями Днепровских порогов у Константина Багрянородного. Тем самым оказывается, что в сочинении византийского императора даны описания всех тринадцати водных преград порожистой части течения Днепра. Наше предположение подтверждается любопытным фактом. Самым известным из Днепровских порогов являлся Ненасытец, седьмой по счету в Книге большому чертежу. Если считать, что каждый из топонимов Константина Багрянородного (независимо от того, росское или славянское это название) является названием порога, то седьмым упоминаемым им порогом будет Неасит, относительно которого в литературе уже высказывалось вполне обоснованное мнение о его тождестве с Ненасытецем. Тем самым оказывается, что все выдвигавшиеся на протяжении более чем двух столетий версии об этимологии названий Днепровских порогов являются не более чем «игрой ума».
Выше мы уже видели, что византийский император, описывая славянские племена Руси, пользовался сведениями, как минимум, двух информаторов. Можно думать, что так же было и в случае с Днепровскими порогами. При этом один из информаторов был русом, а второй – славянином. Не сумев правильно сопоставить их данные, Константин Багрянородный, видимо, счел, что в ряде случаев они продублировали друг друга. Поэтому вместо тринадцати порогов на Днепре у него их получилось семь.
Те же тринадцать порогов, что и Книга большому чертежу, перечисляет в своем дневнике австрийский дипломат и путешественник Эрих Лясота (1550–1616), побывавший в 1594 г. в Запорожской Сечи и проживший там около месяца
[311]. Но в позднейших описаниях их число меняется. Скажем, А. Вельтман насчитал их в общей сложности четырнадцать
[312]. Согласно «Описанию» Днепра, составленному в 1697 г., порогов насчитывалось двенадцать
[313]. Подобный разнобой в цифрах объясняется тем, что Днепр в своей порожистой части до постройки Днепрогэса прорывался через скалистые гранитные гряды Украинского кристаллического щита. Эти гряды подразделялись на две категории: если гряда прорезала русло реки по всей его ширине, от берега до берега, составляя род плотины с сильным перепадом воды, то она именовалась порогом; если же гряда заграждала только часть русла, оставляя в нем проход, то она называлась заборой. Если включать в число преград и заборы, то их получится четырнадцать, так как уже после основных Днепровских порогов ниже острова Хортица Книга большому чертежу называет «порог Белекова Забора». Если же н. э.ого числа исключить заборы, оставив только пороги, их останется двенадцать. Начиная со второй половины XVIII в. в районе Днепровских порогов постоянно проводились работы по улучшению судоходных условий порожистой части Днепра. В числе прочего они заключались в расчистке опасных мест фарватера от камней. Это привело к тому, что общее число порогов к концу XIX в. сократилось до девяти.
Анализ «Повести временных лет» показывает и другие слабые места скандинавской версии. При описании процедуры утверждения договора Олега с Византией выясняется, что русские послы клянутся именами не скандинавских богов, имена которых, во главе с Одином, нам известны, а исключительно славянскими языческими божествами: «А Олга водивше на роту и мужи его по рускому закону, кляшася оружьемъ своим, и Перуном, богомъ своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ, и утвердиша миръ»
[314]. Ту же клятву «по закону русскому» видим и в следующем по времени договоре Игоря, когда послы русов также клянутся именами славянских богов Перуна и Велеса
[315].
Все это приводит нас к славянской версии происхождения руси, которая основана на прямом свидетельстве «Повести временных лет» о единстве славянского и русского языков: «А словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася Русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе. Полями же прозвании быши, зане в поли седяху, а язык словенски един»
[316].
С этим показанием следует соотнести известие арабского географа Ибн Хордадбеха (ок. 820 – ок. 890), содержащееся в его «Книге путей и государств», законченной, вероятно, в 880-х гг. Читаем: «Что касается купцов русов, а они – вид славян, то они везут меха бобра, меха черных лисиц и мечи из отдаленных [земель] славян к морю Румийскому, и берет с них десятину властитель Рума. А то идут по [Та]нису, реке славян, входят в Хамлидж, город хазар, и берет с них десятину их властитель. Затем отправляются к морю Джурджана и выходят на каком-либо облюбованном его берегу, а окружность этого моря – 500 фарсахов. Иногда везут свои товары из Джурджана на верблюдах к Багдаду, и переводят им славянские слуги, и говорят они, что они – христиане, и платят джизью»
[317].
