Джессика сидела за кухонным столом, направив взгляд в экран компьютера. Ее пальцы покоились на клавиатуре, но пистолет лежал на расстоянии вытянутой руки. Она открыла фотографию доски, заполненной заметками и фотографиями людей и мест, так или иначе связанных с этим делом. Джессика вырвала листок из своего блокнота и начала вычерчивать логическую карту, которую разработало их подразделение.
Джессика вспомнила свой утренний разговор с Эрном. Неужели можно ожидать новых убийств? Или они еще не нашли все тела?
Джессика увеличила фотографии. Истерически хохочущая Мария Копонен, совершенно безмятежная Леа Блумквист. Изображение Лоры Хелминен явно было выбрано из социальных сетей: она с бокалом игристого вина в руке, в желтом топе, демонстрирущем ее декольте. Она жива: все еще может делать то, что делает на фотографии. Копонен и Блумквист уже не могут. Чем больше Джессика вглядывалась в лица красивых женщин с волосами цвета воронова крыла, тем яснее понимала, что сама она — одна из них. Они все могли бы быть сестрами. Эта мысль одновременно успокаивала и пугала. Обнадеживала, потому что Хелминен после похищения и томления в подвале легко могла ошибиться в женщине на картине. Она никак не могла быть уверена, что там был портрет именно Джессики. И все же от этой мысли Джессику тошнило. Она чувствовала себя вовлеченной во что-то, чего не желала, как будто ее личность и тело были втянуты в какую-то группу риска, формирующуюся на лету.
Мысли Джессики блуждали по прошлым векам, по произвольно определенным референтным группам из новейшей истории, которых преследовали во имя истин, оказывавшихся ложными. Еретики, неверные, недочеловеки, ведьмы, колдуны. Народы, ставшие мишенями пропаганды, чье происхождение, внешний вид, религия или идеология предопределили им ужасную и совершенно несправедливую судьбу. Конечно, геноцид — это преступление совершенно иного масштаба, чем отдельные случаи насилия, но по психологическим и социальным последствиям действия неистового серийного убийцы могут соответствовать массовому преследованию. То, что за тобой охотятся, порождает неуверенность и страх, заставляет практически любого человека скрывать свою личность. Это заставляет людей бежать, искать спасения, надеяться, что однажды все вернется на круги своя.
Джессика бросила взгляд на большие часы на стене кухни. Две длинные стрелки, соединенные в центральной точке с кварцевым механизмом, без устали гарцевали вокруг нее. И на тот момент показывали время 5:30.
Телефон на столе завибрировал.
— Я жива, Эрн, — бросила Джессика в трубку и вздрогнула в тревоге, услышав тихие удары где-то в глубине своих стен. Старые дома всегда разговаривают.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Эрн. Его голос стал еще более резким. — Есть пара вещей…
Эрн закашлялся, и Джессика отняла трубку от уха. Его кашель звучал как удар топора по замерзшему камню.
— Рас проверяет камеры в больнице. Медик передал твою одежду прямо на посту медсестры, где ее подобрал Юсуф. Несомненно, существуют «слепые» зоны, которые камеры не задевают, но Юсуф поговорил с медсестрой, и она сказала, что ни в коем случае не покидала своего поста.
— И никто не имел доступа к одежде на сестринском посту?
— Весьма маловероятно.
— Но этот текст все же был когда-то написан. Потому что сама я его не писала.
— Мы исходили из того, что ты бы запомнила, если бы сама это сделала, — заверил Эрн. Джессика не уловила ни малейшего намека на иронию в его словах. Эрн произносил их так, словно эта альтернатива была серьезно рассмотрена и отвергнута как невероятная, но отнюдь не невозможная. Джессика слышала, как Эрн захлопывает дверь в свой кабинет и падает в кресло, выдыхая воздух из сжатых бронхов.
— Возможно ли, что кто-то проник в твою квартиру?
Джессика чувствовала покалывание в икрах. Хотя Эрн единственный из всех знал, что она не живет в крошечной студии, Джессике все равно было неловко обсуждать с ним этот вопрос.
— Ты же знаешь, что моя сигнализация всегда включена. Днем и ночью. Кроме того, я никогда не оставляю блокнот дома. Он либо в участке, либо со мной, — ответила Джессика, прекрасно понимая, что это не всегда так.
— Ну ладно. Давай не будем делать поспешных выводов.
Джессика слышала слова своего начальника, но все ее мысли занял его предыдущий вопрос. Такая возможность уже приходила ей в голову, хотя она знала, что никто не мог войти в квартиру, не включив сигнализацию, — за исключением филиппинки, которая убирала здесь раз в неделю в течение нескольких лет. Но с момента последнего визита уборщицы прошла почти неделя, и все ее визиты занесены в журнал системы безопасности.
— Итак? — начала Джессика, чтобы избавиться от тревожных мыслей.
— Сотовые телефоны Кая Лехтинена и Торстена Карлстедта вчера не покидали их домов в Эспоо и Вантаа.
— Но мы точно знаем, что, например, Лехтинен был в Савонлинне.
— В машине, принадлежащей Торстену Карлстедту. Который потенциально выступал в роли водителя.
— Эти придурки оставили свои телефоны дома.
— Они знали, что делают. Либо так, либо они мастерски выполняли работу, избегая ошибок новичков.
— В таком случае пока нет никаких свидетельств того, что Торстен Карлстедт был вчера в Савонлинне?
— Нет. Теоретически он может сказать, что одолжил машину Лехтинену. А если Лехтинен подтвердит это, то у нас на него точно ничего не будет.
— Может быть, это и правда.
— Что правда?
— Может быть, Карлстедт одолжил Лехтинену свою машину. Может быть, он не в Савонлинне.
— Кто-то был за рулем.
— Насколько я знаю, в Финляндии выдано не одно водительское удостоверение.
— Хорошая мысль, Сага Норен.
— А больше ничего нет? — спросила Джессика, присматриваясь к улыбающемуся лицу Марии Копонен на фотографии. По какой-то причине она не могла перестать смотреть на него, наблюдала так, будто пыталась решить оптическую иллюзию. Что, черт возьми, здесь такого смешного?
— Торстен Карлстедт много разговаривает по телефону. Но пока ничего компрометирующего не появилось во время телефонных разговоров, — произнес Эрн и снова закашлялся.
— Черт побери!
— Но Мике поднял интересный вопрос. Карлстедт ни словом не обмолвился об инцидентах, которые сегодня были во всех новостях. Ни с кем. Что весьма примечательно, если принять во внимание, что, по всей вероятности, он сам — или, по крайней мере, его машина с Каем Лехтиненом в ней — был вчера в Савонлинне, слушал выступление Роджера Копонена. Также Карлстедт позвонил Каю Лехтинену. Двадцать минут назад, — рассказал Эрн, и Джессика слышала, как он перелистывает стопку бумаг на столе. — Карлстедт спросил Лехтинена, не оставил ли он свою фуражку в машине.
Джессика вздохнула и потерла лоб.
— Ну и?
