Все исследованные сооружения представляют собой постройки примерно одинаковых размеров, по особенностям строительной техники датируются XI в., что подтверждает свидетельство ПВЛ о единовременном возведении всего храмового комплекса. Любопытное известие относительно строительства одного из них — Георгиевского храма — содержится в рукописном Прологе XIV в. из собрания М.П. Погодина. Под 26 ноября читается: «В тот же день священие Церкви святаго Георгия въ Киеве пред враты св. София. Блаженный и приснопамятный все Рускыя земля князь Ярославъ, нареченный в святем крещеньи Георгий, сынъ Владимеръ крестившего землю Рускую, брать же святою мученику Бориса и Глеба; се восхоте създати в свое имя святого Георгия, да еже восхоте и створи; и яко начата здати ю, и не бе многа делатель у нея; и се видевъ князь, призва тиуна: почто не много у церкве страждущихъ. Тиунъ же рече: понеже дело властельское, боятся людье трудъ подъимше найма лишены будуть. И рече князь: да аще тако есть, то азь сице створю. И повеле куны возити на телегахь в комары Златыхъ врать, и возвестиша на торгу людемь да возмут кождо по ногате в день. И бысть множство делающих. И тако вскоре сконча церковь и святи ю Ларионом митрополитомъ, месяца ноября въ 26 день»
[592].
Факт массового участия горожан в строительстве церкви, стоявшей во главе одного из кварталов «города Ярослава», весьма примечателен. Напрашивается предположение — а не являются ли церкви, расположенные по углам главной площади, приходскими храмами прилегающих городских районов?
Из более поздних источников мы знаем, что такого рода сооружения являлись средоточием общественной жизни, возле них происходили кончанские веча, вблизи приходских церквей хоронили покойников. Характерно, что возле церкви, раскопанной Д.В. Милеевым, обнаружено обширное кладбище XI–XIII вв.; ряд погребений найден и в самом храме. При этом состав погребального инвентаря говорит о неоднородности социального состава погребенных
[593].
Подобные некрополи в городской черте, датируемые XI–XIII вв., не являются чем-то исключительным. Археологическими исследованиями было установлено наличие захоронений в Софийском соборе
[594] и вблизи него. Фрагментарные материалы, которые дошли до нас от исследований церкви вблизи Владимирской улицы, также говорят о том, что вблизи храма находилось кладбище
[595].
Таким образом, мы можем говорить, что указанным храмам в большинстве своем соответствовали городские некрополи. Это дает основание предполагать, что перед нами — следы кончанской структуры, зафиксированные в границах «города Ярослава». Летописи называют в Киеве только Копырев конец, который современные исследователи отождествляют с обширной территорией, начинавшейся сразу же за Львовскими воротами «города Ярослава» и занимавшей плато вдоль Вознесенского спуска, склонов Кудрявцы, в районе улицы Обсерваторной. Копырев конец имел собственную систему укреплений, синхронную валам «города Ярослава», а площадь всей укрепленной территории, согласно подсчетам П.П. Толочко, занимала около 40 га
[596].
К сожалению, ограниченная часть археологически изученной территории лишает нас возможности более точно охарактеризовать его социально-топографическую структуру. Известно, что в XI в. Копырев конец активно застраивался. Как и в остальных частях древнего Киева, застройка была поусадебная; об усадьбах («дворах») говорят и известия о Копыреве конце в первой половине XII в. Речь идет о развалинах, открытых на перекрестке улицы Смирнова-Ласточкина и Кияновского переулка, а также в усадьбе художественного института
[597]. Указанные храмы, видимо, являлись планировочными узлами данного района древнего Киева, выполняя ту же функцию, что и храмы «города Ярослава».
Суммируя наблюдения над социально-топографической структурой киевских районов, можно с уверенностью сказать, что материалы археологических исследований позволяют установить некоторые критерии, на основании которых мы можем говорить о складывании городской общины. Кончанско-уличанская структура прослеживается по материалам древнего Киева достаточно отчетливо. Следовательно, со второй четверти XI в. можно вести речь о начале второй фазы формирования волостной структуры — формировании в городе социальной организации нового типа — территориальной (соседской) общины.
Ее своеобразным дебютом в политической жизни Русской земли стали события 1068 г., неоднократно осмысленные в работах отечественных историков
[598]. Наличие подробных историографических обзоров избавляет меня от необходимости развернутого комментария как высказанных мнений, так и событийной канвы
[599]. Остановлюсь лишь на тех обстоятельствах, которые представляют несомненный интерес.
