В публичном пространстве раскрываемая история должна была предстать в качестве преступлений против советского народа и различных национальных групп, преступлений, организованных Т. Оберлендером и исполненных немцами при поддержке коллаборационистов из числа украинских и кавказских националистов. Потому из показаний устранялось то, что портило этот баланс. Так, из изначального свидетельства А. М. Хаммершмидта не осталось ничего о неприятии некоторыми немцами преступлений против мирного населения. В других случаях размывался масштаб деятельности украинских националистов. Например, из показаний Г. И. Мельника и Я. И. Шпиталя убрали все, что могло навести на мысль о значительности поддержки ОУН.
Однако наиболее часто «балансировка национальностей» ставила целью избавиться от расставляемого свидетелями акцента на евреях как первоочередных жертвах и тем самым превратить их в один из объектов преследования. Это наследует тенденции, обозначившейся еще в годы Великой Отечественной войны
[1574]. Например, во время январского допроса М. Н. Гресько свидетельствовал о частых избиениях евреев во Львове, однако это не было включено в мартовскую версию (см. документы 1.2.7.1 и 1.2.7.2). И. Н. Макаруха изначально рассказывал о том, как однажды «на тротуаре прыгал маленький еврейский ребенок, один из немецких солдат схватил этого ребенка за ноги и, размахнувшись, ударил головой об стенку дома, а после оставил его мертвого на тротуаре». Спустя 2,5 месяца эпизод претерпел изменения, теперь это был просто «маленький ребенок», без указания этнической принадлежности, который не прыгал, а плакал, но «по-прежнему» был убит гитлеровцем описанным выше способом (см. документы 1.2.8.1 и 1.2.8.2). Правда, в опубликованном выступлении указание на этническое происхождение ребенка имеется, вероятно, во время отступления свидетель по тем или иным причинам отклонился от текста. Обратим внимание, что в 1-й версии, в отличие от 2-й и 3-й, нет упоминания того, что спасший И. Н. Макаруху врач (после ранения во время побега с места расстрела) был евреем. Из 2-й версии показаний А. М. Хаммершмидта исчезли детали уничтожения 3,5 тыс. евреев (якобы в Нальчике). Подробное описание экзекуции («обнаженных людей заставляли ложиться в ряд на дно рва по 80—100 человек, после чего их подвергали так называемому “крещению”. Сущность “крещения” заключалась в том, что людей крестили пулями: евреев — за то, что они распяли на кресте Иисуса Христа, а остальных советских граждан как неверующих. Экзекуторы производили из автоматов и винтовок, не целясь, выстрелы в жертв крест-накрест так, что пули попадали одному в голову, плечо, другим — в шею, грудь, живот, третьим — в бедро, колено, а некоторым — только в пятку») было передано совершенно кратко: «позже, как мне стало известно, Оберлендер и его люди вместе с другими гитлеровцами зверски уничтожили несколько сотен советских граждан в гор[оде] Нальчике так называемым способом “крещения”» (см. документ 1.2.5.1 и 1.2.5.2).
Следующая редакторская стратегия заключалась в том, чтобы посредством тех или иных деталей и риторических фигур сделать выступающих более убедительными свидетелями. Например, рассказ очевидца львовской резни Т. В. Сулима начинается с отсылки к тому, что он позднее был узником Освенцима и Маутхаузена. И это не риторическое обращение, свойственное живой публичной речи, а коммуникативная стратегия, закрепленная на заседании ЧГК. Из показаний А. М. Хаммершмидта опускается рассказ о том, как он стал предателем-коллаборационистом. Точно так же меняются описания причин бегства зампредседателя райисполкома Судовой Вишни И. Н. Макарухи ввиду приближения вермахта: в январе 1960 г. он говорил о боязни «преследований со стороны немцев и украинских националистов», в то время как в мартовской версии этот аспект был опущен и заменен более общей фразой, будто он и жена «думали ехать дальше — за советскими войсками» (см. документы 1.2.8.1 и 1.2.8.2). Не менее ярко эта особенность редактирования проявляется и в показаниях Я. И. Шпиталя. Так, 2-я редакция добавляет, что в 1939 г. он решил не оставаться в советской Украине, а бежать в немецкую зону оккупации, «поддавшись националистической пропаганде и не зная советской действительности» (см. документы 1.2.2.1 и 1.2.2.2). Любопытно, что уже в итоговом отчете показания Г. И. Мельника завершаются не просто тем, что батальон «Нахтигаль» был отправлен в Германию, а дополнением, что сам он, свидетель, вскоре порвал с националистами
[1575]. Одновременно из показаний по мере возможностей удалялось все, что могло служить свидетельством о неоднозначности поведения свидетеля. Так, Я. И. Шпиталь, согласно мартовской версии, был вовлечен «в организацию украинских националистов» ее членом — сотрудником абвера, в то время как в январе он описывал более долгий путь — бегство из советской Украины, работа «на разных работах», служба в охранных подразделениях веркшута, и только потом присоединение к ОУН и окончательная вербовка.
Эти редакторские стратегии явным образом свидетельствуют как о нежелании слишком активно будировать тему нацистских преступлений и коллаборационизма в советском обществе (тем более среди украинцев), так и об отсутствии тех доказательств личной вины Т. Оберлендера, которые могли бы быть приняты западногерманским судом. Однако был собран значительный комплекс источников, связанных с отдельными сюжетами политики «окончательного решения еврейского вопроса» и другими преступлениями военного времени. Поскольку вся эта тема была поднята с весьма узкими политическими и медийно-пропагандистскими целями, то по их достижении — отставка Т. Оберлендера и подрыв репутации правительства ФРГ — кампания была быстро свернута. Примечательно: советская центральная печать на протяжении апреля 1960 г. поддерживала внимание читателей к процессу, однако сам приговор был помещен уже среди прочих международных новостей
[1576]. В дальнейшем в 1960–1964 гг. фамилия Оберлендера упоминалась в различных контекстах, перестав быть предметом особого внимания, а потом вообще исчезла из общественного пространства.
Т. Оберлендер действительно являлся активным сторонником нацизма, проповедником агрессивной внешней политики, соучастником войны на уничтожение против СССР и массовых преступлений. Равным образом советская сторона была полностью права, когда уличала ФРГ в политических и юридических уловках, препятствующих объективному расследованию нацистских преступлений, однако сама проявляла излишнюю прямолинейность, стремясь свести моральную и политическую ответственность к личной и юридической, и ограничивалась реализацией узких политических интересов
[1577].
