Следует отметить, что далеко не все поступившие на военную и полицейскую службу к оккупантам принимали активное участие в боевых действиях против Красной Армии и карательных акциях в отношении партизан, подпольщиков и мирного населения. Многие тысячи коллаборационистов выполняли вспомогательные функции: они были заняты на строительных, дорожных и очистных работах, осуществляли бытовое и иное обслуживание сил вермахта и нацистского аппарата безопасности
[413]. Помимо этого, множество советских граждан, включая захваченных или добровольно перешедших на сторону противника бывших коммунистов, офицеров Красной Армии и НКВД, выполняли по заданию оккупантов пропагандистские, разведывательные, контрразведывательные и иные задания, призванные способствовать военной победе нацистов
[414].
Ввиду указанных национальных, географических, социальных и количественных параметров коллаборационизма, а также наносимого им Советскому Союзу военного и политического вреда советское руководство проявляло к данному явлению неослабное внимание с самого начала нацистской оккупации территорий СССР. Несколько позже многие национально ориентированные коллаборационисты из числа украинцев и прибалтов разочаровались в нацистах и стали переходить к ним в оппозицию, параллельно усиливалось никогда с немцами не сотрудничавшее
[415], но ориентированное на Запад польское подполье на Украине, в Белоруссии и Литве. В этих условиях советские лидеры всерьез озаботились явлением национализма в тылу врага. Учитывалась его потенциальная опасность для ожидавшегося в недалеком будущем усилия по восстановлению советской власти на территориях, отошедших к СССР после сентября 1939 г., а также возможность опасного альянса националистов с западными державами в послевоенный период
[416]. Как следствие, на протяжении всего периода оккупации, и особенно после перехвата Красной Армией стратегической инициативы летом 1943 г., на выявление и изучение формирований коллаборационистов и националистов были ориентированы различные советские структуры, занимавшиеся сбором и анализом разведывательной информации. Одним из них стал разведаппарат зародившегося летом 1941 г. советского партизанского движения.
В советский период как сама партизанская разведка, так и ее деятельность по анализу коллаборационизма и национализма на оккупированных территориях и искоренению этих явлений почти не освещались ветеранами партизанского движения
[417] и не изучались советскими и иностранными историками
[418]. По всей видимости, причинами тому были соображения идеологического плана: до 1991 г. в СССР тема сотрудничества советских граждан с нацистами вообще не особо разрабатывалась историками
[419]. Кроме того, в Советском Союзе существовал строжайший режим секретности данных, касавшихся любой деятельности отечественных специальных служб: допуск исследователей в архивы разведки был строго ограничен, даже их обработанные фонды лишь в незначительной степени вовлекались в научный оборот, а из государственных архивов все относящиеся к разведдеятельности документы методично изымались
[420].
В постсоветский период этот пробел в корпусе исторической литературы о Второй мировой войне и советском партизанском движении был весьма частично заполнен российскими и зарубежными историками. Целый ряд серьезных научных работ о нацистской оккупации в СССР, затрагивавших развитие партизанского движения, зафронтовые мероприятия советских органов госбезопасности и самих партизан, вообще не коснулся темы деятельности партизанской разведки по изучению и искоренению коллаборационизма и национализма
[421]. А те исследователи, что все же обратили внимание, не пошли далее его лаконичного освещения. Так, например, российский историк Борис Ковалев в книге «Нацистская оккупация и коллаборационизм в России 1941–1944» упомянул о засылке агентуры Ленинградского штаба партизанского движения в действовавшие на оккупированной территории Ленинградской области «добровольческие» формирования коллаборационистов для их изучения и последующего разложения, а также об использовании партизан органами НКВД для тайного внедрения в структуры так называемой Русской освободительной армии (РОА)
[422]. В предисловии к сборнику документов о деятельности советских партизан и разведывательных структур на территории Латвии в 1941–1944 гг. латвийский историк Хейнрихс Стродс отметил такое явление, как сбор информации о «врагах народа» с целью их последующей нейтрализации
[423]. Также польский исследователь Гжегож Мотыка, автор работы об Организации украинских националистов (ОУН) и ее боевом крыле — Украинской повстанческой армии (УПА), посвятил всего одно предложение разведдеятельности советских партизан против этой организации и управлявшейся из Лондона польской Армии Крайовой (АК)
[424].
