В процессе обработки актов и показаний члены местных комиссий составляли сводки установленных злодеяний и обобщенные акты по районам, городам и областям. В том числе делались таблицы — в них были столбцы с количественными данными по убийствам, насилию, издевательствам, пыткам и угону в рабство. Однако остается не совсем понятным, какие именно случаи учитывались в разделе «насилие» и чем оно отличалось от издевательств и пыток. Случаи изнасилований редко фиксировались отдельно в таблицах, т. к. не были предусмотрены шаблоном. Лишь в документах, составленных комиссией содействия ЧГК Калмыцкой АССР, по каждому улусу изнасилования подсчитывались и записывались отдельно, поэтому в обобщающем акте дана и конкретная цифра пострадавших от сексуальной агрессии женщин: выявлено 43 случая, а всего «расстреляно, повешено, замучено, изнасиловано женщин, подвергнуто порке людей, угнано в немецкое рабство, подвергнуто тяжким избиениям и истязаниям — две тысячи двести тридцать семь человек»
[525]. Возможно, именно относительно небольшое число пострадавших в сравнении с рядом других областей СССР дало членам комиссии время для вынесения изнасилований в отдельную графу. Но здесь мог сыграть роль и человеческий фактор — неформальное внимание к этой теме членов комиссии.
В большинстве случаев изнасилование заканчивалось смертью или убийством жертвы, поэтому в сводных данных сведения о них попадали в графу «убитые». Так, в Ново-Петровском районе Московской области был случай изнасилования немцами матери и ее дочки, которых после содеянного убили
[526]. Они были единственными, кто пострадал за время оккупации в этой деревне. В сводке они значились убитыми, а графа изнасилованных отсутствовала вовсе. В таком виде эти сведения попали в обобщающий документ по району, в котором случаи сексуального насилия также отсутствовали
[527]. Показательно в этом отношении коллективное заявление изнасилованных жительниц станицы Старотиторовской Краснодарского края. Они составили письменные показания о том, что в день оккупации станицы румыны «насиловали совсем молодых девушек и даже старух. Женщины по целым неделям не находились в своих комнатах, бросали малолетних детей и прятались по чердакам, деревьям»
[528]. В конце документа все пострадавшие поставили подписи. Однако при составлении общего акта по станице члены комиссии проигнорировали это заявление и не указали ни одного случая сексуального насилия.
В то же время встречается и прямо противоположная ситуация. Например, в обобщающем акте по Волоколамскому району Московской области есть сведения об 11 изнасилованных девушках, но в самом деле почти все документы — таблицы с материальным ущербом, и нет ни одного личного свидетельства об изнасиловании
[529]. Откуда появилась эта цифра, неизвестно. В акте по Высокиническому району было сказано: «За время своего хозяйничанья фашистские изверги насиловали женщин, девушек и несовершеннолетних в возрасте 15–16 лет»
[530]. Акт был основан на «представленных документах», однако в папке по этому району находятся только общие итоговые документы и таблицы. Это не исключает того факта, что показания действительно были собраны, но затем куда-то затерялись. Были и такие случаи, когда факт изнасилования устанавливался по показаниям свидетелей, а подтвердить его у выжившей жертвы не было возможности. «Имели место много случаев зверского изнасилования женщин и девушек. В дер[евне] Верховино Верховинского с[ельского] совета фашистские бандиты изнасиловали девушку Б. В. Г. Данные установлены через свидетелей. Допросить пострадавших не удалось, т. к. они выбыли»
[531], — говорилось в акте по Волховскому району Ленинградской области. Таким образом, никакой системы сбора доказательств о совершённых изнасилованиях не было — в фонде ЧГК представлены самые разные варианты оформления, изложения, подтверждения и обобщения информации об этом преступлении.
Наиболее вопиющие случаи изнасилований отчеркивались на полях. В общем акте по нескольким районам Ленинградской области был отчеркнут длинный перечень жертв сексуальной агрессии и на полях написано «изнасилования». При этом туда же вошло упоминание о принуждении к сожительству: «Немецкие власти принуждали женщин и девушек, в том числе и подростков, сожительствовать с немецкими солдатами <…> В ноябре 1941 г. в деревне Овино Тихвинского района пьяные немецкие офицеры изнасиловали гражданку Д. В. С. — мать 3 малолетних детей. В деревне Печнево того же района немецкие солдаты на глазах родителей изнасиловали 16-летнюю А. С. и 14-летнюю К. Х.» и т. д.
[532] В этом же деле есть акт по еще двум районам области, и в нем вновь отчеркнуты случаи принуждения к сожительству и изнасилований, но на полях уже написано «насилие». Один случай подчеркнут карандашом: «Зимой 1941 г. гражданку деревни Слутки Демянского района М. Е. вызвали на допрос в немецкую комендатуру, и там пятеро солдат изнасиловали ее, после чего вывели за деревню в лес и расстреляли»
[533]. Однако далеко не все отчеркнутые на полях преступления на сексуальной почве входили в обобщающие акты. Некоторые сотрудники местных и центральных комиссий игнорировали и обезличивали факты изнасилований. Это привело к тому, что в сводном отчете ЧГК, который был положен на стол И. В. Сталина, не было ни одного подобного случая
[534].
Отсутствие должного внимания к рассмотрению случаев изнасилований как отдельного военного преступления связано отчасти с тем, что его было сложно перевести в денежное измерение. Для подсчета ущерба от разрушенных предприятий, например, существовала специальная смета. Погибшие и покалеченные мирные граждане относились к людским потерям. Что делать с изнасилованными? Это было непонятно. О том, что такой вопрос в принципе ставился, свидетельствует сохранившаяся в фонде ЧГК справка о подсчете морального ущерба. Неизвестный автор записки ссылался на обязанность Германии по Версальскому договору 28 июня 1919 г. компенсировать убытки, причиненные жизни, здоровью и чести гражданских лиц. Для примера он предлагал следующую выкладку: «Будет установлено, что солдатами и офицерами оккупационных армий изнасиловано всего 25 000 девушек и 40 000 замужних женщин и вдов. Моральный вред, причиненный изнасилованием девушки, будет определен, к примеру, в сумме 5 000 руб. золотом, а замужней женщины или вдовы — в 3 000 руб. золотом. Следовательно, общая сумма возмещения за моральный вред, причиненный этим видом преступления, составит 25 х 5 000 + 40 000 х 3000 / 245 000 000 руб. золотом»
[535]. Академик А. Н. Трайнин, временно исполнявший обязанности секретаря ЧГК, оставил на записке резолюцию о том, что вопрос этот следует провести протокольным постановлением. Дальнейшая судьба этой записки остается неизвестной. В итоге наиболее вопиющие примеры изнасилований были приведены на Нюрнбергском трибунале в качестве иллюстрации преступлений нацистов против человечности, но ни приблизительное число изнасилованных советских женщин, ни моральный ущерб установлены не были. Многочисленные жертвы сексуального насилия, которые рассказывали о непростом опыте, рассчитывая на то, что преступники будут наказаны именно за это, остались неучтенными и неуслышанными, тем более не было никакой речи о компенсации причиненного им морального и физического ущерба (впрочем, как и всем остальным пострадавшим в оккупации людям).
