Заявления как воспитанников Ейского детского дома, так и свидетелей случившегося преступления нацистов в октябре 1942 г. заканчиваются эмоциональным призывом «расследовать факты коварных зверств, учиненных гестапо в отношении советских детей»
[773], «отомстить извергам за пролитую кровь наших товарищей»
[774]. Действительно, убитые были детьми и подростками в возрасте от трех до семнадцати лет. Однако использование в печати и листовках термина «советские дети» расставляет акценты в преступлении нацизма в советской манере: обобщение приводит к пониманию того, что на оккупированных территориях нацисты убивали всех советских детей, никого не щадя. Отсутствие уточнения, что дети имели особенности развития, снимает необходимость объяснения причин убийства конкретных групп, выполняет функции усиления чувства ненависти к врагу. Так, во всех материалах ЧГК уже в 1943 г. случай убийства детей с инвалидностью Ейского детского дома был зафиксирован как преступления нацизма («фашизма») против всего советского детства. На протяжении всей послевоенной советской истории этот сюжет имел именно советскую интерпретацию и был направлен на память о «невинных советских детях из Ейского детского дома». Факт проживания их в детском доме очень хорошо вписывался в советскую модель общежития: важно было показать беззащитность детей не через их инвалидность, а через их принадлежность советскому государству в целом, они воспитывались без родителей
[775]. Поэтому преступления нацистов по отношению к 214 детям интерпретировались в советском обществе не как личная трагедия, а как преступление против советского общества и государства в целом.
Сюжет об убийстве 214 детей в Ейске вошел во многие советские школьные учебники по истории. В параграфе, посвященном истории оккупации советских территорий, говорится, что «в Ейске гестаповцы схватили 214 ребят из местного детского дома. Малыши пытались бежать, но их ловили и вталкивали в машины-душегубки»
[776]. Это единственный конкретный случай, описанный в разделе про оккупацию
[777]. Информация подается авторами как само собой разумеющийся факт, без попытки описать всю историю, разобраться в причинах такого нечеловеческого акта, ведущих к анализу идеологии нацистского режима. Задача авторов советских учебников была иной: внимание уделялось в первую очередь эмоциональному воздействию текста. Для этого активно использовались произведения художественной литературы военных лет и исторические документы («Из приговора Международного военного трибунала в Нюрнберге», из книги маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» и др.), которые не несли дополнительной информации, но создавали определенный эмоциональный настрой
[778]. Приводимые на страницах советских учебников факты всегда имели четко выраженное эмоциональное значение: чувство ненависти было направлено вовне, на врага, а чувство гордости — вовнутрь, на всех советских людей. Поэтому темы коллаборационизма на страницах учебников не затрагивались, а страдания гражданского населения во время оккупации преподавались выборочно и без объясняющих их причинно-следственных связей. Приведенный случай уничтожения воспитанников Ейского детского дома широко использовался в пропагандистских целях на флоте и в армии уже с лета 1943 г.; в мирное время авторы школьных учебников шли по пути наименьшего сопротивления, пересказывая ейскую историю как факт преступления нацизма против советского детства.
После распада СССР в России и, в частности, в Ейске, советская интерпретация событий долгое время не подвергалась критике. Несмотря на более свободный доступ к архивным материалам ЧГК и публикации по теме (тем не менее имеющие небольшой тираж и распространяющиеся в основном только внутри региона)
[779], организаторы и участники общественных мероприятий, посвященных памяти 214 детей, продолжают не упоминать факт инвалидности детей. Театральная инсценировка, показанная на открытии выставки «Помни о нас…», наглядно демонстрирует этот тезис: из цитируемого произведения Дворникова старшеклассниками, равно как и из слов ведущей, явно следует факт убийства обычных детей, их инвалидность никак не проговаривается и не демонстрируется.
Между тем буквально за два дня до открытия выставки в Ейске УФСБ по Краснодарскому краю рассекретило несколько документов, касающихся убийства детей
[780]. Один из них представляет наибольшую ценность: это рукописный список погибших с указанием их национальности и степени инвалидности. Ранее были известны только имена и возраст жертв, их инвалидность в доступных с 1943 г. списках не была зафиксирована. Важно, что УФСБ рассекретило документы в преддверии памятных акций, ежегодно проводимых в Ейске 9 и 10 октября. В 2019 г. на 9 октября были также запланированы несколько мероприятий с участием коллег из регионов Северного Кавказа в рамках открытия передвижной выставки «Помни о нас…». Предполагалось личное присутствие представителей немецкого фонда «Память, ответственность и будущее», одного из главных партнеров выставки. В свою очередь региональные власти пригласили принять участие в мероприятиях 9 октября представителей администрации г. Симферополь. Заместитель главы администрации Симферополя Якуб Зейтулаев и два депутата городского совета лично посетили и узнали о событиях 1942 г. в Ейске
[781]. Важно подчеркнуть, что впервые на государственном уровне по федеральным каналам и в интернете прозвучала официальная информация о том, что нацисты убили детей с инвалидностью
[782]. Через две недели после открытия выставки в Ейске Следственный комитет РФ возбудил уголовные дела по факту участия нацистов в убийстве детей с инвалидностью из Ейского детского дома
[783]. В СМИ были опубликованы фамилии немцев, которые причастны к убийству и которые, по мнению следствия, не понесли уголовного наказания. Из трех упоминаемых фамилий ввиду того, что они были записаны в русской транслитерации и, скорее всего, на слух, удалось идентифицировать только одного человека — немецкого доктора Штрауха (Strauch), который проходил обвиняемым по одному из многочисленных послевоенных судебных процессов над нацистами в Западной Германии
[784]. Таким образом, публикация документов, привлечение внимания общественности и попытка объективной интерпретации событий периода оккупации г. Ейска являются важным шагом на пути пересмотра советской модели интерпретации истории Второй мировой войны в современной России.
