– Почему Клинкер? – спросил Мейсон.
– Юмор такой. – Глаза и губы старика и не думали улыбаться.
– Юмор? – переспросил Мейсон.
– Да, я раньше в кочегарке работал. Клинкер там постоянно
гремел и звенел. Я так его назвал, потому что вечно он грохотал и все
опрокидывал.
– Любите его? – спросил Мейсон.
– Он единственный мой друг во всем мире, – хрипло сказал
Эштон.
Мейсон поднял брови.
– Я ведь привратник. По-настоящему я не работаю. Дом много
лет заперт. Хозяин жил в Карменсите. Мое дело – бродить кругом, убирать двор да
подметать ступеньки. Раза три-четыре в год хозяин устраивал уборку, все
остальное время комнаты заперты и ставни закрыты.
– Там никто не жил?
– Никто.
– Зачем же он арендовал дом?
– Так уж надо было.
– И хозяин оставил завещание?
– Да. По завещанию, за мной остается место, пока я могу
работать, а если не смогу – обо мне должны позаботиться.
– Наследники – двое внуков?
– Трое. Но в завещании упомянуты двое.
– Расскажите о ваших неприятностях, – предложил Мейсон.
– Хозяин сгорел во время пожара в загородном доме. Я об этом
не знал, пока мне утром не позвонили по телефону. Владелец дома теперь – Сэм
Лекстер. Он красивый мальчик, но не любит животных, а я не люблю тех, кто не
умеет обращаться с ними.
– Кто был в доме во время пожара? – спросил Мейсон.
– Уинифред. То есть Уинифред Лекстер, внучка. Потом Сэм
Лекстер и Фрэнк Оуфли – внуки. Миссис Пиксли была – экономка. И еще сиделка –
Эдит де Во.
– Еще кто? – спросил Мейсон.
– Джим Брэндон, шофер. Ушлый парень. Знает, с какой стороны
хлеб маслом намазан. Поглядели бы вы, как он Сэма Лекстера обхаживает.
Эштон даже стукнул по полу костылем, чтобы выразить
отвращение.
– Еще кто?
Эштон пересчитал по пальцам тех, кого уже упомянул, и
добавил:
– Нора Эддингтон.
– А она что за человек? – Мейсон, очевидно, наслаждался
зрелищем этих разных характеров, увиденных циничными глазами Эштона.
– Корова она, – ответил Эштон. – Послушная, доверчивая,
добрая большеглазая дурища. Но ее не было, когда дом загорелся. Она приходящая.
– Когда дом сгорел, работы для нее не осталось?
– Верно. Она после того и не приходила.
– Так ее можно и не считать. Она в деле не фигурирует.
– Можно бы, – сказал Эштон со значением, – если бы она не
была влюблена в Брэндона. Воображает, что Джим на ней женится, как разбогатеет.
Ну, пробовал я объяснить ей кое-что насчет Джима Брэндона, да она и слушать не
хочет.
– Откуда же вы так хорошо знаете этих людей, если вы живете
в городском доме, а они – за городом?
– Так я ж туда, бывало, приезжал.
– Вы ездили на машине?
– Да.
– Машина ваша?
– Нет, хозяин держал ее возле дома для меня, чтоб я мог
приезжать к нему за инструкциями. Он терпеть не мог сам ездить в город.
– Что за машина? – спросил Мейсон.
– «Шевроле».
– Больная нога не мешает править машиной?
– Этой – нет. На ней есть дополнительный тормоз. Ручной.
Бросив многозначительный взгляд на Деллу Стрит, Мейсон снова
повернулся к морщинистому лысому старику:
– Почему же Уинифред не упомянута в завещании?
– Никто не знает.
– Значит, вы сторожили городской дом?
– Именно так.
– Адрес городского дома?
– Ист Вашингтон, тридцать восемь двадцать четыре.
– Вы все еще живете там?
– Да, и еще Лекстер, Оуфли и слуги.
– Другими словами, когда сгорел дом в Карменсите, они
переехали в городской дом, так?
– Так. Они бы все равно переехали после смерти хозяина. Они не
из тех, кому нравится жить в деревне. Городское любят.
– И они возражают против кота?
– Сэм Лекстер возражает. Он душеприказчик.
– В какой именно форме он возражает против кота?
– Сказал, чтоб я избавился от животного, иначе он его
отравит.
– Причину объяснил?
– Не любит он кошек. А Клинкера особенно не любит. Я внизу
сплю и окно держу открытым. Клинкер прыгает туда-сюда, знаете небось: нельзя же
кота взаперти держать. А у меня нога больная, не могу я много выходить. Клинкер
сам гуляет. Когда дождь, лапы у него пачкаются. Прыгнет в окно – и всю грязь
мне на постель несет.
– Окно над вашей кроватью? – спросил Мейсон.
– Прямехонько над ней, там Клинкер и спит. Никому он не
мешал. Сэм говорит: он белье портит, счета из прачечной большие. Счета! А уж
он-то за ночь в клубе тратит – на десять лет хватит прачечную оплачивать!
– Он – свободный художник, значит? – добродушно спросил
Мейсон.
– Был раньше, сейчас не совсем. Деньги-то не получить.
– Какие еще деньги?
– Ну, которые хозяин оставил.
– Мне показалось, вы упомянули, что он их поровну поделил
между двумя внуками?
– Ну да – то, что они смогли найти.
– Так они не все нашли? – заинтересованно спросил Мейсон.
– Незадолго до пожара, – Эштон, казалось, получал от своего
рассказа удовольствие, – хозяин уладил свои дела. Получил наличными больше
миллиона долларов. Никто не знает, что он сделал с деньгами. Сэм Лекстер
считает, что он их где-то зарыл, но я-то лучше хозяина знаю. Думаю, он их в
сейф положил под чужим именем. Не доверял он банкам. Банки, говорил, в лучшие
времена твоими денежками пользуются и прибыль наживают, а в худшие объявляют,
что очень, мол, жаль, но вернуть их они не могут. Года два назад он так деньги
в банке потерял. Хватило с него.
– Миллион наличными? – переспросил Мейсон.
– Конечно, как же еще он мог их получить? – ощерился Эштон.
Перри Мейсон поглядел на Деллу Стрит и спросил Эштона:
– Вы сказали, Уинифред исчезла?
– Да, и я ее не осуждаю. Остальные с ней не церемонились.
