– Черт, мое ружье! – Арктур соскочил с места и побежал к дому. Утром он бросил ружье под скамью, в траве его совсем не было видно. Там оно пролежало весь день, а сейчас могло пригодиться. Молнией он достиг дома, схватил оружие, огляделся, и только когда убедился, что никого нет поблизости, вернулся в убежище в кустах.
– Ты болван! Ты мог нас раскрыть! – Леда почти кричала.
– Но не раскрыл же. Никого там нет – ни наших, ни чужих.
– И зачем тебе эта бесполезная железяка?
– Это то самое ружье, которым Кастор угрожал мне в старом городе. Помните? Вы оба там были. Я его отобрал и спрятал, чтобы в такой момент воспользоваться.
Леда закрыла руками глаза. Арктур подумал, что она снова плачет по Кастору, и коснулся ее дрожащих плеч. «Зря я вспомнил о нем», – решил он. Но потом услышал сбивчивое дыхание: не то бесшумные всхлипы со стороны Поллукса, не то сдавленный смех. И тогда стало ясно, что они вовсе не плачут, а смеются над ним, практически не издавая звуков, не желая себя раскрыть. Спустя минуту Леда выпрямилась и отдышалась.
– Это ружье много лет не стреляет, механизм сломан, патронов нет. О чем ты думал все это время? – шепотом говорила она.
«Точно болван!» Арктур пылал гневом, хотелось громко выругаться, как делала это постоянно Леда. Он вспомнил, как мучился с ружьем всю дорогу, тяжелый кусок металла постоянно мешал, застревал в земле, оттягивал плечо, ремень так и норовил зацепиться за абсолютно каждую ветку в густом лесу. Арктур хотел швырнуть ружье в темноту, но вместо этого тихо поставил на землю и прислонил к стволу.
Потом он вспомнил ту ночь, когда старик угрожал нерабочим ружьем, стараясь выглядеть внушительно, а на самом деле защищал своих от чужака. Не защитил. Парень закрыл глаза руками. Злость скукожилась до размеров маленького зернышка, проросла и расцвела чувством вины.
«Немощный старик ценой жизни защищал своих, умер за семью, а я всех подвел: и его, и Лилию. И сейчас все зависит от меня, – решение виделось Арктуру достаточно ясно, – если на мой след напали и остальные уже мертвы, я должен спасти хотя бы Лилию, Леду и Поллукса».
Прошло еще добрых полчаса в молчании и тишине. Никто не показался – ни враги, ни свои. Напряжение внутри Арктура выросло до гигантских размеров.
– Леда, – его голос звучал уверенно и сурово, – уходите в лес, чем дальше, тем лучше. Если сюда доберется отдел ПЭ, я их задержу с ружьем или без него.
Девушка от неожиданности растерялась. Она смотрела на силуэт Арктура, хотела заглянуть ему в глаза, понять, о чем он думает, искала причину в перемене настроения. Поллукс тоже застыл, просчитывая шансы. Леда набрала в легкие воздух, будто хотела что-то сказать, но лишь тяжело выдохнула. Прощаться и благодарить она не умела.
– Пойдем, Поллукс.
Но в ту же минуту хлопнула дверь дома и на всю округу разнеслось: «Ле-е-да-а!»
– Мирах! Мирах, миленький! – Леда скинула сумку с плеча и побежала к дому. Следом рванул Арктур, Поллукс тоже побежал, забыв, что на руках у него спит Лилия.
На пороге дома стояли три фигуры. Леда кинулась к Мираху и повисла у него на шее.
– Нет за ним хвоста, в лесу кроме волков никого.
24
Альдерамин вырисовывал цифры под именем Кастора на большом камне. Валун, наполовину застрявший в земле с одной стороны, покрылся зеленым мхом. Он весь был в серо-коричневых впадинах и бугорках, а кое-где, будто морщины, пролегали трещинки.
Первые похороны в жизни Арктура. Он не хотел тратить на них время. Для него прошлое осталось в прошлом, незачем возвращаться, копаться в нем.
– Зачем хоронить вещи? Не понимаю. А надпись, сделанную углем, смоет первый же сильный дождь. Бессмысленная затея, Кастору уже все равно. Сейчас надо решить, что делать дальше, – говорил он негромко, чтобы другие не услышали, пока все готовились к церемонии.
– Ты думаешь, похороны проводятся ради умерших? Похороны нужны живым, – категорично ответила Леда. Она выкопала под камнем небольшую ямку и положила в нее очки.
Мирах низким голосом начал панихиду:
– Сегодня мы прощаемся с Кастором Антаресом – человеком, который собрал нас всех и подарил эту прекрасную жизнь… – Дальше говорить он не мог. От спокойного тона ничего не осталось, и последние слова он произносил второпях, а потом отвернулся в сторону и застыл, будто сам превратился в большой камень.
Слово взял кто-то другой, но Арктур не слушал, а разглядывал, как на черных ботинках Лилии, которые были ей велики на два размера, появлялись мокрые следы. Девочка опустила голову и тихо роняла слезы. Грязь, прилипшая к носкам ботинок, намокала и почернела.
Арктур сделал шаг назад, сломав почти идеальный полукруг, но Альдерамин положил руку ему на плечо и тихо шепнул: «Прочувствуй момент». Арктур встал на прежнее место, где под его ногами уже примялась трава и земля хранила следы тяжелой обуви.
Когда зазвучал голос Леды, парень будто очнулся от тяжелого сна. Она говорила громко и задорно, будто не на похоронах вовсе. Рассказывала, как старик учил ее рыбачить, как однажды они поймали огромную рыбину, но удержать не смогли.
– Если рыбу сразу не схватить за жабры, за хвост ее уже не вытянуть – выскользнет и уплывет. Так и случилось. Я тогда так горько плакала, а Кастор смеялся. «От судьбы не убежишь», – говорил он часто. Никогда не понимала этих слов. Теперь понимаю.
Потом долгую проникновенную речь начал Альдерамин:
– Мы все потеряли частичку себя. В сердце каждого из нас Кастор занимал особое место. Он вырастил нас, каждый шаг мы делали с ним вместе, шли в будущее. Но в прошлое вместе с Кастором уходит и наш дом, привычный уклад жизни, покой. Переворачивая страницу, мы открываем чистый лист, и что на нем писать, решать нам.
Пока Арктур слушал надгробную речь, внутри открылась коробочка памяти. Легким ветром она перенесла его в те дни, когда не стало матери и отца. Ему вспомнилось, как нелепо он простился с отцом и не смог подойти к телу матери. Секунда разделяла жизнь и смерть, последнюю слабую улыбку сожаления и мертвецкий холод сухих губ. И когда по вздутым венам перестала бежать кровь и руки матери в последний раз дернулись и безжизненно застыли, он больше не смог прикоснуться к ним. А уже через минуту в дверь без стука вошли люди в спецодежде – безликие маски, руки в латексе. Стандартный черный мешок оказался слишком велик и проглотил тело, но Арктур этого уже не видел, он сбежал и спрятался в комнате как трус.
Парень не понимал, что все это время в душе его шла война. Сырой болью заныло где-то под ложечкой. Арктур опустил голову, и теперь на его ботинках чернели пятна. Он оплакивал мать, отца, Кастора, Крокуса и всех тех, о ком никто никогда не плакал в смартполисе, потому что теперь так не принято, потому что это неправильно, потому что время дорого. Но нет ничего ценнее возможности в последний раз быть рядом с тем, кого ты любишь, сказать что-то важное, вместе помолчать, попрощаться и плакать, плакать, плакать до тех пор, пока не закончатся слезы, пока в душе не наступит мир.
