Неделю он пытался достучаться до отца с дедом, но они лишь закрывались сильнее, и Вей понимал, что это неспроста. Неделя прошла после ухода Мастера из Города-на-реке, и с каждым днем все тяжелее становилось на душе у наследника. Теперь он терпеливо и без отторжения выполнял свои ежедневные обязанности: мысли его все равно были заняты другим, а под работу на грядках размышлялось легче.
«Кто ты прежде всего, Вей Ши, – то и дело вспоминал он слова Мастера. – Воин? Сын, внук? Правитель?»
Вей пока не знал ответа. И поэтому продолжал думать и делать то, что должен.
Как и прежде, вставал он засветло и занимался с шестом, вспоминая наставления Четери. Тренировался метать ножи: виделось ему, как учитель по возвращении будет горд им и, возможно, посчитает достойным получить настоящий клинок. Серьга, подаренная младшей Рудлог, все время мешала ему – Вей никак не мог привыкнуть к ее тяжести и к тому, что она болтается при занятиях. Отвлекался, раздражаясь, и все больше усилий приходилось прикладывать для того, чтобы отстраниться от досады. Девчонки не было рядом, но и без этого она ухитрялась напоминать о себе.
Затем под гул голосов, плач и смех детей, которых матери приводили на благословение, мел двор храма или работал на огороде, до обеда помогал посетителям и драконам-виталистам, а после, в жару – шел к деду Амфату.
Старик радовался ему каждый раз так, будто встречал родного внука после долгого отсутствия, а один раз даже вышел навстречу на своих ногах – и не пришлось в этот день Вею носить его на спине, потому что ноги слушались деда так, будто никогда и не отнимались.
Но на следующий день старик опять не мог ходить. Над Тафией шел дождь, и наследник, промокший насквозь, увидел деда полусидящим у кровати на полу и строгающим из деревяшки дудочку-птичку.
– Хотел утром встать и упал, – объяснил Амфат, когда встревожившийся Вей Ши поднял его обратно на кровать. – Так и ползал потихоньку. Не печалься, эфенби, – подмигнул он, не унывая. – Ноги мои с той поры, как появился ты, оживают все чаще: если так пойдет, я еще спляшу на твоей свадьбе.
И он изобразил двумя пальцами пляску на недвижимой ноге.
– У меня их будет три, – ответил Вей рассеянно: он набирал из мешка проса, чтобы сварить деду каши, и по-прежнему был погружен в свои мысли. – И я был бы рад видеть вас на всех свадьбах, но у нас нет таких плясок, как у вас, феби Амфат, церемония строгая, величественная…
– Так это же твоя свадьба, внучок, – бодро прервал его старик. – Захочешь – и танцы будут.
– Не все бывает, как мы хотим. – Вей, разведя огонь в очаге, поставил на него горшок с кашей, повесил над углями закопченный чайник, достал меда и сухих фруктов. Амфат любил сладкое.
– А ты плясать-то умеешь? – не унимался дед смешливо, и наследник вдруг подумал, что Амфат, даже наполовину парализованный, живее, чем он сам, здоровый и способный ходить.
– Не умею, – буркнул неохотно, нарезая в кашу зеленые плотные сливы.
– Это ты зря, – наставительно проговорил старик и поднял для значимости палец вверх. – Танец в детство возвращает, душу свободной от забот делает. Танец – то смех тела. А тебе полезно посмеяться, эфенби. А то сдается мне, что ты никогда не смеешься.
– Иногда смеюсь, – вежливо ответил Вей Ши, вспомнив нарисованного девочкой Юноти пляшущего тигра и невольно улыбнувшись.
– Не верится, – тоненько захихикал хозяин домика, – а уж последние дни и вообще уныл, как верблюд, страдающий желудком. Думаешь о чем-то, внучок?
– Думаю, – неожиданно для себя признался наследник, невольно подбрасывая в руке нож, которым резал сливы для каши. – Война идет, феби.
– Идет, – сразу став серьезным, согласился Амфат.
– Если б были вы в силе, как раньше, – не глядя на деда, проговорил Вей, – если б могли держать оружие и биться, то сидели бы здесь?
Старик не отвечал, и Вей Ши смотрел в огонь, сидя на корточках перед очагом и помешивая кашу. Слышалось бульканье, шум дождя, шустрое вжиканье ножика, вырезающего птичку-дудочку.
– А ну-ка, – вдруг потребовал дед, – отнеси меня в заднюю комнату, внучок.
Там Амфат откинул крышку большого сундука и, порывшись в каких-то кожаных одеждах, ремнях, свертках, достал наконец один из них.
– Я видел, как ты играл ножом, – он поманил Вея, чтобы тот наклонился, и сунул сверток ему в руки, – бери, это мои. С поясом. Я покрупнее тебя был, – он оценивающе оглядел тонкую талию наследника, – высох сейчас. Дырку на поясе провертишь и пользуйся.
Вей Ши, развернув ткань, долго смотрел на старый, видавший виды кожаный ремень шириной в полторы ладони, с гнездами для ножей, вшитыми наискосок – лезвия не воткнутся в бедро, даже если сядешь или скорчишься. Сами ножи – с короткими рукоятками, на четверть съеденные заточкой – были тяжелыми, но с идеальным балансом. В руке ощущались, словно влитые.
– Спасибо, – сказал он, гладя темную сталь, и поклонился старику, от переживаний утирающему слезы.
– Ты попрощаться-то зайди, – попросил дед Амфат. – А то вижу, как глаза горят.
– Зайду, – пообещал Вей Ши, аккуратно откладывая сверток и поднимая старика на закорки. – А когда вернусь, надо, чтобы вы уже на своих двоих ходили, феби.
После того как каша была съедена, хозяина вновь потянуло на разговоры.
– И что же ты с тремя женами делать будешь? – вопросил он, качая головой. – Да и зачем они тебе? Красивые, что ли?
– Красивые, – согласился Вей Ши, отдирающий котелок.
– И семьи, небось, достойные? – прищурился старик.
– Очень достойные, – нужно было поддержать беседу.
– Сговорены, что ли? – продолжал допытываться дед.
– Сговорены, феби.
– А по сердцу есть какая? – хитро поинтересовался дед.
Вей промолчал.
– Это ты зря, – сказал ему в спину Амфат. – Красивая, из семьи достойной, с приданым большим – это, конечно, славно, внучок. Но тебе с женой всю жизнь жить. Нужно, чтобы она тебе сердце радовала, кровь горячила. – Он вдруг сентиментально вздохнул и всхлипнул. – Как моя Камиля, хорошего ей перерождения. Мне, знаешь, каких невест предлагали? А увидел ее как-то на севере – верблюдов поила, мне воды поднесла, – и больше думать ни о ком не мог.
Амфат всхлипнул, продолжил бормотать, причитая: Вей чувствовал, как растет его горе, удушливое, тяжелое, как заполняет маленький домик – видимо, за женой вспомнил он и о погибшей своей семье, и о внуке, которого не успел спасти. Первым желанием было сбежать, скрыться от этой тяжести и боли – но наследник закрыл глаза, погружаясь во внутреннее спокойствие, и мягко укутал старика коконом своей стихии.
А когда оглянулся – хозяин домика дремал, и дыхание его было мирным. Вей Ши ушел, но перед этим укрыл феби пестрым одеялом, старым, сшитым любящей рукой. «Масина Амфат, соля верер» было вышито по кругу в центральном лоскуте: «Мужу Амфату, свету моего сердца».
