— И не один! Нас тут целая команда!
— Кого я вижу! Родоклу моё почтение! Не осрами Фессалию!
— Постараюсь! Для чего же я сюда пришёл!
— Есть среди вас атлеты из Этолии
[193]?
— А разве без нас возможны Олимпийские игры?
— Привет землякам из Хиоса! Вечером встретимся!
— С радостью!
Чтобы процессия могла пройти сквозь толпу, элланодикам и членам Совета пришлось взяться за руки и образовать живой коридор, перед которым толпа стала неохотно расступаться, давая проход. Процессия стала медленно продвигаться по этому коридору к северо-западным воротам. Когда ворота остались позади, они тотчас были заперты.
Председатель Совета, добродушный с виду мужчина лет шестидесяти, как жердь, тощий и высокий, совершенно лысый, но зато с внушительной бородой, взобравшись на какое-то возвышение, поднял руку, призывая к тишине.
— Вот мы и в общеэллинской святыне — Олимпии! С чем вас всех и поздравляю! — выкрикнул он. — Послушайте, что будем делать дальше. Сегодня обустраиваемся и отдыхаем. Атлеты и их педотрибы могут жить в бараках-общежитиях. Вот они, эти бараки, перед вами. Всем остальным участникам нашей процессии — родственникам, друзьям, землякам, болельщикам, — придётся ночевать в долине Алфея в палатках, если у кого они есть, эти палатки, или прямо на траве под открытым небом, если палаток нет. Впрочем, ночами сейчас тепло, очень даже тепло, достаточно какого-никакого одеяла или куска ткани. Завтра, с восходом солнца, во дворе Булевтерия атлеты будут давать торжественную Олимпийскую клятву. Затем состоится жеребьёвка. Присутствие атлетов обязательно. Остальной день у вас будет свободным. Вы сможете ознакомиться с Олимпией — а здесь есть на что посмотреть, — побывать на рынке, принести жертвы богам, послушать, а то и пообщаться с интересными людьми — по случаю Игр в Олимпию съезжаются многие знаменитости: поэты, драматурги, философы, художники. Следующие три дня — соревнования. На пятый день — награждение олимпиоников и прочие торжества. Всё понятно? Вот и чудесно! Можете расходиться.
Феокл и Тимон разыскали повозку с поклажей, забрали свои котомки и пошли к одному из бараков. Наспех сколоченный из досок барак был длинным и узким. В нём выстроились в два ряда грубо сбитые кровати. Вместо вешалок над каждой кроватью был вколочен в стену большой гвоздь. Можно было подумать, что строили этот барак спартанцы, ярые враги роскоши. Большинство кроватей уже были заняты. Ведал приёмом гостей служитель — одноглазый крепыш, по всему видать, бывший атлет — кулачный боец. Подойдя к Феоклу и Тимону и окинув их своим единственным глазом, он ткнул пальцем Тимона в живот и сказал, добродушно скаля зубы:
— Насколько я понимаю, атлет у нас ты. А это твой педотриб. Хорошо-о... Есть два места в самом конце правого ряда кроватей. Кровати у нас, как видите, деревянные, без матрасов. Так что нежиться особо не придётся.
— А нельзя ли нам устроиться где-нибудь на берегу Алфея? — спросил Феокл. — У нас имеется палатка.
— Дело ваше, — не стал перечить служитель и, добродушно взъерошив Тимону волосы, добавил: — Главное, никуда не опаздывать. У нас тут с дисциплиной очень серьёзно.
Закинув свои котомки на плечи, Феокл и Тимон направились к берегу Алфея подыскивать место для палатки. Найти его оказалось не так просто: почти всю долину занимало самое настоящее поселение из разноцветных палаток. Их было тут тысячи.
В одном месте Феокл увидел своего приятеля Ксанфа, который поправлял крепление большой добротной палатки.
— Тоже решили в палатке жить? — приветливо отозвался Ксанф. — Ставьте рядом с нашей. Думаю, места хватит.
— Кто это там? — послышалось из палатки, и вслед за голосом высунулась наружу голова Матрия. Увидев земляков, Матрий скривился, будто раскусил ягоду агруса, и недовольно пробубнил: — Не надо нам этих соседей! — И тут же его голова исчезла в палатке.
Ксанф, ничего не сказав, молча развёл руками, что могло означать одно: «Ничего не поделаешь. Хозяин-барин!»
Место для палатки нашлось на самом берегу Алфея, там, где в него впадает Кладей.
— А что, Тимон, не такое уж и плохое местечко будет у нас! — бодро воскликнул Феокл. — Немножко далековато до Олимпии, зато не придётся далеко ходить умываться. И искупаться можно в любое время.
— Место замечательное, — согласился Тимон.
Установив палатку, расстелив одеяла и положив набитые травой мешочки под головы, Тимон и Феокл улеглись, вытянули с наслаждением натруженные ноги и почти тотчас уснули крепким здоровым сном — сказалась усталость после двухдневного путешествия под палящим солнцем.
* * *
Ранним утром одиннадцатого гекатомбеона, едва взошло солнце, выспавшиеся, отдохнувшие за ночь и посвежевшие после купания в Алфее, Тимон и Феокл уже были во дворе Булевтерия, посреди которого возвышалась бронзовая статуя Зевса Хоркиоса
[194] с молнией в поднятой правой руке. Перед статуей стоял гранитный алтарь.
Вскоре из Булевтерия вышли члены Олимпийского совета, элланодики и жрецы. Атлеты выстроились по сторонам алтаря в два ряда: в одном — взрослые, в другом — подростки и юноши. Затем помощники жрецов притащили обвязанного ремнями и отчаянно упиравшегося чёрного аркадийского дикого кабана, с таким почётом и комфортом доставленного в Олимпию из Элиды. Помощники жрецов не без труда водрузили кабана ногами кверху на алтарь, где в тот же миг один из жрецов привычным движением руки перерезал ему горло. Кабан глухо захрипел, несколько раз судорожно дёрнулся и затих. Помощники сняли с него ремни, а жрец вскрыл грудную клетку и брюхо, вынул внутренности и бросил их в загодя разведённый и уже весело потрескивавший на алтаре костёр. Вскоре двор наполнился сладковатым запахом палёного мяса и шерсти.
На ступени алтаря взошёл председатель Олимпийского совета и выставил вперёд острую, как пика, бороду. Обведя внимательным взглядом выстроившихся атлетов, он обратился к ним со следующими словами:
— Сейчас почётный гость Олимпиады, самый титулованный из присутствующих здесь атлетов, трёхкратный победитель предыдущих Олимпийских игр в беге на одну стадию Криссон
[195] из Гимеры
[196] провозгласит перед Зевсом от вашего имени торжественную клятву участника Олимпийских игр, а вы будете повторять её за ним.
Из стоявшей отдельно толпы почётных гостей вышел поджарый, жилистый мужчина среднего роста лет тридцати пяти, с рыжей остроконечной бородкой, горбатым носом и маленькими глазками на щуплом лице. Он взял из рук председателя Совета восковую табличку и зычным голосом стал читать нацарапанный на ней текст клятвы:
