— А что с Миртилом? — полюбопытствовал Тимон. — Получил он обещанные полцарства?
— Как бы не так! Когда Миртил пришёл к Пелопсу за обещанными вознаграждениями, тот приказал слугам сбросить возницу со скалы в море, где несчастный и утонул. Правда, тут же выяснилось, что этот Миртил является побочным сыном Гермеса
[198], и боги, естественно, не могли допустить, чтобы отпрыск одного из них стал кормом для рыб. Они извлекли Миртила со дна моря и подняли его на небо, превратив в созвездие Возничего.
— И всё-таки, хоть и был этот Пелопс ничуть не лучше Эномая, но одно дело для людей он сделал хорошее, — раздумчиво произнёс Тимон.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Феокл.
— Конечно, Олимпийские игры!
— Что верно, то верно! А впрочем, — несколько погодя сказал Феокл, — существуют и другие версии появления Олимпийских игр. Например, кое-кто склонен считать, что начало Играм положил сам Зевс после победы в рукопашном поединке со своим отцом Кроном, в результате которой он стал властителем мира. И поединок их проходил вроде как в этой вот роще. Потому-то и холм этот носит имя Крона. А ещё существует предание, что первые Игры провёл Геракл. Установить истину вряд ли уже удастся...
Храм Геры, стоявший севернее могилы Пелопса, как и сама могила, особого впечатления на Тимона не произвёл. Хоть и был он старинным. Храм как храм. Храм Аполлона в Ольвии ничуть не хуже.
Куда большее внимание Тимона, как, впрочем, и Феокла, привлекла внушительная толпа народа, шумевшая перед входом в храм. Оттуда то и дело доносились возмущённые возгласы. Толпу старался перекричать пожилой большеголовый мужчина, одетый, несмотря на летнюю жару, в длинный гиматион зелёного цвета. Выступавший стоял на ступенях, ведущих в храм, слегка возвышаясь над толпой.
— Кто это там просвещает эллинов? — спросил Феокл мужчину, который отделился от толпы и, проходя мимо, с отвращением плевался и что-то возмущённо бормотал себе под нос. — Есть что послушать?
— Не советую! — отозвался мужчина. — Там какой-то богохульник, называющий себя Протагором
[199] из Абдеры, несёт всякую ахинею, людей к неверию в богов подбивает! — искреннему возмущению мужчины не было предела. — Говорит, что о богах он, видите ли, не может ничего сказать, существуют они или нет и каковы они с виду, потому что он их не видел. Вы слышали такое: он их не видел! Не хватало ещё, чтобы каждый прохиндей богов мог видеть. А может, тебе обниматься с ними ещё захочется? Или целоваться? А ещё философом себя называет! Даю слово, что ещё сегодня настоящие эллины этому горе-философу хорошенько намнут бока.
Негодующий мужчина пошёл дальше своей дорогой, а Феокл сказал Тимону:
— Значит, Протагора не будем слушать. Лучше мы сходим на стадиум. Посмотришь, где тебе завтра предстоит бегать. Тут недалеко. Ты как?
— Да, идём на стадиум, — согласился Тимон, которого религиозные диспуты меньше всего интересовали.
Идти пришлось вдоль вытянутых в длинный ряд небольших, а то и просто крошечных строений, похожих не то на храмы, не то на дворцы, а то и на обычные жилища.
— Это сокровищницы эллинских полисов и городов, — стал объяснять Феокл. — В них хранятся подарки этих полисов и городов храму Геры. Этих подарков столько уже надарили храму — он ведь старинный, что они уже не умещались там. Вот и пришлось строить сокровищницы... А вот и стадиум, — Феокл широким жестом руки указал на посыпанную свежим песком длинную ровную дорожку шириной около десяти оргий, по сторонам которой возвышались покатые склоны — северный природный, подножие холма Крона, южный — похоже, насыпной. — Длина дорожки равна одному стадию. Олимпийскому стадию. Стартуют бегуны вот отсюда. В конце дорожки — финишный столб. Его, как ты знаешь, надо коснуться рукой. Кто первым коснулся, тот и победил. На склонах размещаются зрители. Их тут вмещается до пятидесяти тысяч. Вот такой здесь стадиум...
— А нельзя ли сейчас пробежаться по дорожке? — спросил Тимон. — Испробовать её.
— Конечно, нельзя, — качнул головой Феокл. — Стадиум уже подготовлен к состязаниям. Завтра набегаешься. Да и побегал ты уже сегодня немножко. Лучше сходим мы сейчас к храму Зевса. В отличие от храма Геры он построен недавно. Говорят, там есть на что посмотреть. Возможно, я увижу бывшего своего соседа Фидия. Он вроде бы работает в храме над созданием большущей статуи Зевса.
— Ты это серьёзно, дядюшка Феокл? — Тимон от удивления раскрыл рот. — Фидий, который изваял статуи Афины на Акрополе в Афинах, был твоим соседом?
— А почему бы и нет? — пожал плечами Феокл. — Жили на одной улице. Правда, он был постарше меня, но тем не менее... Он даже приглашал как-то меня в качестве натурщика, когда лепил своего Гермеса. Я знал не только Фидия, но и его брата Паненона. С этим мы даже были дружны. Знавал я и их отца, Хармида.
* * *
Тимон ещё вчера обратил внимание на то, что Альтис — роща необыкновенно красивая, живописная и даже загадочная. Мало того, что вся она была густо усажена платанами, серебристыми тополями, дубами и оливами. В ней повсюду, в самых неожиданных местах стояли алтари, посвящённые обитателям Олимпа. А статуи, так те встречались почти на каждом шагу. Чаще всего вдоль аллей и дорожек. Статуи были самые разные: большие и не очень, мраморные, терракотовые, из песчаника и даже деревянные. Одни — сделанные мастерски, другие — примитивно, наспех.
— Зачем здесь столько статуй? — удивился Тимон. — И кого они изображают?
— Чаще всего атлетов, — объяснил Феокл. — Каждый олимпионик имеет право установить в Альтисе свою статую. Были бы деньги. Немало здесь статуй известных людей, посещавших когда-либо Олимпию. Вот, например, мы проходим мимо статуи Фемистокла
[200]. Есть статуи, никого не изображающие, установленные организаторами Игр просто так, на деньги, поступающие в олимпийскую казну в виде штрафов. Ведь здесь за нарушение правил и прочие провинности не только карают розгами, но и, случается, штрафуют. Штрафуют даже города, чьи атлеты особенно провинились.
— Да-а... с дисциплиной здесь действительно строго, — покачал головой Тимон. — Тут надо постоянно быть начеку.
Спросив у одного из многочисленных посетителей Альтиса, как пройти к храму Зевса, Феокл и Тимон направились в указанном направлении.
В тот день Тимону, впрочем, как и Феоклу, предстояло не раз ещё удивляться и восхищаться. Не прошли они и трёх плетров, как деревья расступились, и перед их взорами неожиданно предстала на высоченном постаменте в виде колонны крылатая богиня Ника. Казалось, в неудержимом полёте парит она в небе, неся эллинам очередную радостную весть о победе на поле брани.
