Крах так и не поднимал глаз.
Он не плакал, не держался за павших зверей, никак к ним не прикасался. Просто тихо сидел, и выглядело это жутко. Следов жучков, которых выпустил Шакал на гиен, не было, как и мух во всем Уль-вундуласе, которые жадно уселись бы на их мертвые тела. Раны на теле Краха уже перестали кровоточить. Блажка задумалась, заживут ли так же быстро раны у него внутри. И заживут ли вообще.
Она отважилась присесть к нему ближе. Он не обратил на ее присутствие никакого внимания. Клыки пристально за ними наблюдали, как и ее братья, – по разным причинам. Но ни те, ни другие не понимали: они не могли навредить друг другу. Больше нет.
Поэтому Блажка присела напротив Краха, влезла в его поле зрения. С такого близкого расстояния смотреть на эту громадину без трепета было непросто, даже несмотря на его почти полное спокойствие. Палящее солнце превратило бугры его мышц, развившихся за годы выживания, в первобытный кошмар. На страшные, изогнутые украшения из костей, покрывавшие его плоть, было тяжело смотреть. Когда-то их ему вставили орки, и теперь Блажка недоумевала, почему он так их и не снял. Найдя ответ, она горько хмыкнула.
– Женщины хороши только для двух дел, – пробормотала она. – Чтобы их трахать и чтобы они ублажали.
Слова, произнесенные по-гиспартски, не несли никакого смысла для Краха, однако звук ее голоса привлек его внимание. Он оторвал подбородок от груди, его янтарные глаза, взирающие из-под тяжелых бровей, были полны скорби.
Она снова заговорила, теперь сразу по-эльфийски и по-гиспартски, надеясь восполнить таким образом недостаток этих слов в орочьем.
– Спасибо. – И потом: – Прости.
Он встала и, выбрав себе путь между псами, отошла.
Синица встретила ее сразу за оцеплением, устроенным Клыками наших отцов. Она держалась на ногах немного неуверенно, но, как и ее чудовищный сын, эльфийка оправлялась от пережитого с пугающей быстротой.
– Останешься с ним? – спросила Блажка, озираясь на Краха.
– Да, – ответила Синица. – Буду чтить его как Возвращенного. Долг его кровных братьев – помочь ему найти свой путь.
– Куда вы пойдете? Я представить не могу, чтобы тебе позволили вернуться в Псово ущелье… с ним.
– Может, когда-нибудь. Пока же мы останемся с Кул’хууном и его племенем. Они обещали помочь нам. Их познания об орках глубоки. Я надеюсь, они создадут мост между тем миром, который мой сын знал прежде, и тем, что предстает перед ним теперь.
Блажка понизила голос.
– Будь осторожна. Кул’хуун сильный воин и хороший союзник, но Клыки нацелены сделать Краха кем-то, кем он, возможно, стать не пожелает.
– Спасибо за предупреждение. Я буду его помнить.
Чуть поодаль На’хак держал тайный совет с Н’кисосом. Они горячо о чем-то спорили.
Блажка подняла подбородок, указав на них Синице.
– А они? Останутся с тобой?
– Кровный Ворон – да. Он желает восстановить свою честь.
– Но не его отец.
– Нет. Раны в сердце Призрачного Певца чересчур глубоки.
Блажка на минуту задумалась, а потом покачала головой.
– Дело не в его сердце, Синица. А в его глазах. Он слишком ослеплен ненавистью, чтобы увидеть истину.
– Какую истину?
– Что у тебя получилось. Не отчасти, а полностью. Ты не принесла миру новый Крах-из-Плоти. Ты сделала то, что намеревалась.
Эльфийка обратила на нее красивое молодое лицо и посмотрела горькими, измученными тревогой глазами.
– Ты выросла мудрой, дочь.
От последнего слова Блажке стало немного не по себе, но она ничего не ответила. Просить Синицу не называть ее так было бы… жестоко.
– Синица, я знаю, что я тоже… кровная сестра. Но я не могу пойти с тобой. У меня…
Ее оборвала теплая рука, коснувшаяся лица.
– У тебя есть твои братья. У меня мои сыновья. Но они не одни и те же.
Синица подняла к Блажкиному лицу вторую руку, заглянув прямо в глаза. В ее взгляде была одновременно гордость и нерешительность – и чем сильнее становилась первая, тем больше слабела вторая. Затем Синица подалась вперед и медленно поцеловала ее лоб. Губы ее дрожали. Когда она отстранилась, ее руки еще на мгновение задержались у Блажкиного лица.
– Когда в следующий раз увидишь Берил, – сказала Синица, – прошу, передай ей эти слова: я благодарю тебя за былую доброту. Я благодарю тебя за жизни моих детей. За то, что страдала ради спасения моего сына. И за то, что выжила, чтобы вырастить мою дочь. Мою Ка’сикана.
Значение последнего эльфийского слова Блажка поняла мгновенно.
Ясная Ласточка.
И только в следующий тревожный миг она осознала: там, в другой жизни, таково было бы ее имя.
Глава 41
Чтобы достичь удела Мараных орками, Реальным ублюдкам потребовался остаток дня и целая ночь.
Всю дорогу Блажка боялась, что Шакал умрет, и надеялась, что Жрика очнется. Но ни того, ни другого не произошло.
Восходящее солнце застало их за пересечением реки У’хар вдоль оврага Гулиат. Блажка давно знала пограничные земли, но ни разу не ступала на восточный берег. Когда ее ботинки еще не успели просохнуть, перед копытом возникли ездоки.
Их было одиннадцать, все на свинах. Они шли неровной рысью, рассредоточившись по всей равнине. Ублюдки поехали им навстречу. Когда расстояние сократилось, Блажка заметила, что варвары были внушительных размеров. Однако ездоки на этих огромных зверях выглядели слишком малыми для троекровных. Лишь один из них сидел на свине более-менее уверенно, и он же казался самым грузным из всех. В броске камня от Ублюдков они начали натягивать поводья, но когда их огромные варвары наконец согласились затормозить, большинство из них находилось уже на расстоянии плевка от Ублюдков. Блажкины глаза метались от одного тощего неопытного ездока к другому. Вид этих полукровок ее озадачил. Все до последнего были лысыми и потрепанными. Ни один не носил бриганта. У половины на поясе висели тальвары, остальные были вооружены чем попало – от грубых копий до топоров для рубки дров. Лямок арбалетов Блажка насчитала всего четыре. В седле они держались кое-как, большинство могло сидеть, только ухватившись обеими руками за гриву варвара. Поверх каждого изможденного взгляда их лбы украшал сморенный шрам в виде трех вертикальных линий.
Рабы Мараных орками, во всей своей красе.
И среди них – знакомое, хоть и едва узнаваемое лицо.
Блажка опустила подбородок.
– Мозжок.
– Вождь, – отозвался кочевник. Его тонкие бакенбарды теперь казались прозрачными, хотя раньше их льняной оттенок, напротив, придавал им заметности. Желтизна пропала и с волос, чтобы поселиться в его глазах. Клеймо на лбу было не блеклым, как у его товарищей, но розовым.
