Ашезир вышел из горячего лона и, махнув рукой в сторону, нарочито небрежным тоном бросил:
– А теперь давай, станцуй для меня! Я этого желаю. И старайся плясать так, чтобы мне понравилось.
Она должна была разгневаться, это же так очевидно и предсказуемо! А она вдруг сказала:
– Хорошо, – и встала с кровати.
Что паршивка задумала?
А паршивка и впрямь начала танцевать! Полуобнаженная, она изгибала спину, сплетала руки и пела на своем языке что-то печально-красивое.
В чем подвох? – спросил он себя и, не выдержав, повторил вслух:
– В чем подвох?
Не прекращая танцевать, Данеска ответила:
– Ни в чем. Ты же все равно будешь брать меня, когда захочешь. Так хотя бы... – она засмеялась. – Хотя бы восхищайся! Я лучше твоих шлюх.
– Я... восхищаюсь, – пробормотал Ашезир, едва веря своим ушам. – И да, ты лучше. Подойди... ко мне.
Она подошла и, как ни странно, осталась в его постели до утра.
Та восхитительная ночь с собственной женой оказалась первой и, наверное, последней. Всю следующую неделю Данеска хмурилась и не отвечала на ласки Ашезира. Кажется, они были ей неприятны. Он спросил, отчего такая перемена, а она ответила, что перемены нет, просто в ту ночь выпила слишком много вина, к тому же ее любовь снова ее предала.
Пропади пропадом эта дурная степнячка! Единственное и главное, что от нее требуется, чтобы скорее понесла. Изгоняющие отвары Данеска перестала принимать несколько дней назад, когда у нее начались лунные дни. Значит, теперь нужно являться к ней почти каждый день и терпеть ее кислую физиономию. Даже не верится, что та, танцующая и вожделенная, и эта, хмурая и вялая – одно лицо.
– Мой принц! – в покои заглянул стражник, и Ашезир очнулся от мыслей. – Тебя желает видеть божественный. Принцесса уже у него.
– Спасибо. Тотчас же к нему отправлюсь.
Интересно, что на этот раз? Совет был вчера, после него отец уже наградил парой-тройкой пощечин. А сегодня в чем дело? И зачем родителю Данеска?
Ладно, чем быстрее придет к нему, тем скорее узнает.
В покоях отца-императора жена явно чувствовала себя неуютно. Стояла, втянув голову в плечи, а на Ашезира глянула с такой надеждой, будто видела в нем спасителя. Эх, знала бы она...
– Божественный, – Ашезир поклонился. – Ты желал меня видеть?
– Да! – отец шагнул к нему. – Ответь: кто из вас двоих немощен? Почему она до сих пор не брюхатая? – он ткнул в Данеску пальцем.
Ну не объяснять же, что заставил жену на всякий случай пить изгоняющее зелье. Данеска, судя по всему, тоже об этом не сказала, иначе отец не задавал бы вопросы, а сразу встретил кулаками.
– Божественный, еще мало времени прошло, а принцесса долго находилась в гибельном сне. Но я уверен, что скоро боги сменят гнев на...
Император договорить не позволил.
– Мне нужен внук! – рявкнул он и шлепнул его по лицу. – Чем скорее, тем лучше. Может, ты до сих пор не обрюхатил жену, потому что только со шлюхами развлекаешься?!
Отец сжал кулак и отвел руку: сейчас двинет или под ребра, или...
– Божественный! – крикнула Данеска и подбежала к императору. – Он не виноват, не надо его бить!
Что такое? Она бросилась защищать Ашезира?! Вот чудеса!
– А кто виноват? – император повернулся к Данеске. – Может, ты? Я уже и не рад, что женил на тебе сына! От тебя же одни неприятности. Сначала ты, дура, яд не распознала и чуть не подохла, теперь понести не можешь! Я уж не говорю о том, что наверняка все доносишь либо своему братцу, либо папочке!
– Ничего я не доношу! Не надо так говорить!
– Не надо указывать, что мне говорить, а что нет! – рявкнул отец.
Свистнул воздух, раздалась хлесткая пощечина, Данеска отлетела к окну, едва не упав, и теперь прижимала к носу ладонь. Между пальцев сочилась кровь, но этого императору, видать, было мало. Он получил в свое распоряжение еще одну жертву, на которую можно излить злость, и спешил этим воспользоваться.
– Раз муж не научил тебя повиноваться и не перечить, – прошипел он, надвигаясь на Данеску, – так я научу!
– Не трогай ее, сукин сын! – крикнул Ашезир ему в спину.
Что ж, он верно рассчитал: император отвернулся от невестки и его гнев выплеснулся на сына. Ну да Ашезиру не привыкать...
– Что ты сказал, щенок?! Как меня назвал? Да я на тебе живого места не оставлю! На колени, падаль!
Оплеуха, еще одна, потом удар по животу такой силы, что Ашезир согнулся пополам. Разогнувшись же, повторил:
– Не трогай мою жену.
Отец снова ударил, но Ашезир впервые не почувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал, кроме холодной ненависти, вот-вот готовой вылиться в сжигающую ярость.
Он так долго терпел... Может, потому и терпел, что отец не бил его при других… А теперь ударил при женщине! Более того, ударил саму женщину. Его, Ашезира, женщину!
В глазах все поплыло, задрожало. От еле сдерживаемой злости руки тряслись, ноги тряслись, в голове не осталось ни единой мысли...
Император размахнулся снова... но удара почему-то не последовало... или Ашезир лишился сознания... Перед взглядом вращались пятна, становясь то темнее, то светлее, в голове гудело, воздуха не хватало, а правой руке почему-то стало жарко и как-то... мокро.
Проползли или пролетели мгновения, черный туман рассеялся, а разум наконец прояснился – Ашезир еще успел увидеть изумление на лице императора, а потом ненавистные глаза подернулись мутью и остекленели. Кинжал стал тяжелым.
Кинжал?
Ашезир опустил голову: на кисть лилась кровь, клинок по рукоять ушел в живот отца. Да как же это? В голове не укладывается, остается лишь тупо смотреть и медленно, слишком медленно осознавать...
Ашезир. Убил. Императора. Он. Его. Убил.
Это надо же: столько времени планировать убийство, думать, как его устроить, чтобы остаться вне подозрений – и все зря! Все вышло вот так глупо, по-дурацки!
Он вытащил кинжал из отцовского живота, и тело шлепнулось на пол. По темному мрамору расползлась багряная лужа.
Облегчение и дивное ощущение свободы плотно переплетались с цепенящим страхом: будь Ашезир хоть трижды принцем, но открытое убийство императора даже ему грозит если не казнью, то заточением.
Данеска... Сейчас завизжит, глупая, и бросится к двери, и привлечет внимание стражников.
Нет, не визжит... Стоит, не двигаясь, зажимая рот ладонями. Умница! Да только чем это поможет? Все равно, когда отца обнаружат, стражники вспомнят, кто приходил к нему последними...
– Нужно что-то делать с телом... – хрипло шепнула жена.
