– Какие слова? – спросила Миранда.
– …произнести слова, просто слова. Посмотри и увидишь. Посмотри и увидишь. Посмотри и увидишь.
– Посмотри и увидишь, – прошептала Миранда.
– Посмотри и увидишь, посмотри и увидишь, посмотри и увидишь! – Ее голос становился все выше, пока она не перешла на плач: – Я в ванной со стариком, а не с мальчиком, и мальчик в беде! Он его обижает, большой мужчина, он его обижает, мальчик боится, зачем вы это делаете, зачем, зачем обижаете его, о, пожалуйста, не делайте этого!
– Где он?
– Не знаю, я не вижу, но ты можешь. Посмотри и увидишь! Банка, вода, палец, кровь! Торопись!
Миранда распахнула дверь и выбежала в дождь к тлеющим обломкам Искриной лачуги. Повторяя про себя все, что сказала девочка: кипяток, ведьмин палец, разбитая банка, кровь.
«Посмотри и увидишь».
Просто протянула руку
Девочка открыла глаза, лежа на полу ванной на втором этаже, в Воскресном доме. Она ушла, разделившись между этим местом и… другим. Островом старой ведьмы. Сараем, где жил мальчик. Развалинами лачуги. Всего на мгновение, пусть оно и показалось вечностью.
Почувствовав головокружение, она уперлась обеими руками в холодную плитку на полу, чтобы его унять.
Пастор протянул руку, чтобы ей помочь, но она оттолкнула ее предплечьем, которое было скрыто рукавом. Попыталась замедлить дыхание.
Старик опустился в ванну, лег в ней и закрыл глаза, словно выжидающе, уверенный, что девочка оправится от своего приступа, чем бы тот ни был, снова возьмет губку и продолжит медленно, как заведенная, водить ею по его коже.
Девичье горло хрипело и зудело, будто она до этого истошно кричала. Так что же она сделала? Девочка толком не знала. Это было вызвано болью мальчика – она совершила резкий скачок через пространство и время. Представила мир огромным прозрачным бриллиантом, в каждой из граней которого отражалось ее же лицо, а потом в коридоре бесконечных зеркал возникло еще два лица – Сестра с мальчиком варились в собственных безумных кошмарах. Девочка просто протянула руку, раздвинув пальцами поверхность бриллианта, будто воду, и увидела…
Она присела на край ванны. Сунула руку в воду, взяла губку, отжала ее. Затем продолжила натирать старику грудь, и вскоре пастор стал напевать свой жуткий гимн.
«Я протянула руку, – подумала она. – Вот что я сделала».
«И Миранда услышала».
Ее сердце на миг замедлилось, дыхание успокоилось.
Эйвери
Эйвери поднялся по ступенькам заднего крыльца, вошел в незапертую дверь на кухню, потом в главную прихожую. Прислушался. Стена была измазана кровью перед входом в гостиную – там Эйвери почти ожидал обнаружить Чарли Риддла, живого или мертвого. Но в комнате никого не оказалось. Он сдержал проклятие, уже представив удовлетворение от того, что вдавливает ствол пистолета констеблю в глаз. Представив, как Джон Эйвери, карлик, в кои-то веки берет верх над констеблем Чарли Риддлом. Еще раз прислушался. Услышал мягкий баритон старого пастора – тот доносился сверху.
Эйвери осторожно двинулся по лестнице, подняв одну руку над головой, чтобы держаться за перила. Дуло тяжелого пистолета холодно прижималось к голому животу под рубашкой. Когда он приблизился к верхней площадке, быстро дыша, то увидел, что дверь хозяйской спальни приоткрыта и из-за нее льется свет лампы. Он слышал тихое довольное бормотание старика.
Эйвери ступил на площадку и прошел мимо полосы света, уверенный, что скрип половицы или колотящееся сердце выдадут его. Но этого не случилось. Он положил руку на ручку двери спальни и помедлил.
Подумал о Куке.
Подумал о том, как Коттон без колебаний залез в ящик из пенопласта, вытащил голову Кука и потом смотрел на обрубок шеи, точно мальчик, заглянувший кукле под платье.
Эйвери вынул из-за ремня пистолет Кука.
Повернул ручку двери и вошел в спальню.
Ритуал
Крыша и пол лачуги рухнули, только две курицы и петух остались кудахтать на земле. Отовсюду исходил паленый запах. Сажа после дождя размокла и теперь напоминала чернила. Миранда пригнулась, чтобы пролезть под упавшей балкой, перешагнула через обломки кухонного стула. Старухина миска, обугленная до черноты. И только чугунная печь в каменном очаге и колонка в раковине на кухне…
«кипяток»
…остались нетронутыми.
Миранда слила дождевую воду из почерневшего эмалированного горшка. Потом наполнила его свежей водой из колонки и поставила на печь. Огляделась в поисках чего-либо сухого, но все дерево было сырым. Она вспомнила о бане, где под жестяной крышей навеса были сложены дрова. Побежала туда, испытывая глухую застарелую боль в боку. Взяла столько сухих дров, сколько могла унести, вместе с горсткой хвороста из ведра, и все это запихнула в чугунную печь, оставшуюся посреди развалин лачуги. Потом отошла к буфету Искры и, порывшись по ящикам, нашла маленький коробок спичек. Внутри их оказалось три штуки.
Чиркнула одной – та сломалась.
Чиркнула другой – не зажглась.
Когда Миранда собиралась попробовать третью, она услышала, как забеспокоились куры.
Она пошла на звук туда, где раньше была кладовая, а теперь осталась только одна стена, все полки обрушились. Пол в этом узком пространстве провалился, а балки торчали, точно кости недоеденной рыбы. Банки полопались и опалились от жара. Вздувшаяся древесина сгорела дочерна. Внизу, в пространстве под лачугой, куры набрасывались друг на дружку, ударяя крыльями. Миранда видела осколки разбитой банки и какой-то длинный отросток на земле, за который они сражались. Она спрыгнула, приземлившись между птицами, и прогнала их – те, суетливо кудахча, убежали в тень. Миранда наклонилась над их трофеем.
Поначалу он казался похожим на земляного червя. Но когда она осторожно подняла его за хвостик, подула, смахнула пылинки и поднесла к тусклому предвечернему свету, то увидела, что это был раздавленный человеческий глаз. Лопнувший, как виноградина, он висел на последних клочьях нерва, которые не удалось съесть птицам.
«Банка, разбитая».
В глазном студне она увидела кусочек радужки – василькового цвета.
Дом содрогнулся. Доски заскрежетали друг о друга.
Она сразу узнала этот глаз. Вспомнила ощущение, когда ее большой палец впился глубоко в глазницу, где было влажно и тепло, вспомнила щелчок и хлюпанье. Вспомнила, как побежала с ним, даже не чувствуя, что он, липкий и мягкий, был у нее в руке, пока не оказалась на воде, где ей уже ничего не грозило. Она бросила его в воду, бурлящую за кормой плоскодонки. Это она помнила. Но сейчас глаз был здесь, снова целый, среди обломков ведьминого шкафа. А вокруг валялись осколки зеленого стекла.
Бутылка была та же, что явилась ей в том видении на дереве.
