Он шагнул ко мне:
– Помоги мне.
– Я хочу тебе помочь, но как? Я почти ничего про это дело не знаю, никаких улик не видела, никто ничего со мной не обсуждал.
Томми смотрел на меня молча и строго.
– Но ты же пришла… Я почему-то сразу понял, что ты… что тебе можно доверять. Что тебе – не все равно… Что ты не такая, как остальные.
– Следователь, которая ведет это дело, Лена, – она очень профессиональная, очень. Я уверена, она все правильно сделает. Она – моя подруга, я могу с ней поговорить, попросить, она тебя еще раз допросит… то есть выслушает… внимательно… Она вовсе не смотрит на мужчин как на существ второго сорта.
Томми покачал головой:
– Нет. Я сразу понял, что они для себя все решили. Самоубийство – и точка. Это ведь абсолютно всех устраивает, разве нет? Зачем копать дальше?
– Не надо так думать. Все хотят докопаться до правды.
– Да? А мне показалось, только ты этого хочешь.
– У меня другое расследование. Кролик. Пропавший Ангел.
– А что ты тогда здесь делаешь? В нерабочее время?
Я почувствовала, что краснею. Не знала, что отвечать. Что я здесь делаю?
– Я хочу тебе помочь, – снова повторила я.
Тут уж покраснел Томми. Встал, не дождавшись ответа, вышел.
Ну и дела! Не стоило мне сюда приходить. Вляпываюсь прямо на глазах, как в клей. Я подтянула к себе сумку.
Томми вернулся – с бутылкой и двумя рюмками. Поставил рюмки на стол. Налил в одну. В другую. Подал мне. Этот запах ни с чем не спутаешь.
– Нет, спасибо.
Не очень хорошая идея – сейчас пить, у меня и так в голове хаос. А вытяжку из марихуаны не зря называют в народе машей-хуяшей.
– Как скажешь. – Он покорно поставил рюмку на стол.
– Ладно, давай по чуть-чуть.
В конце концов, что будет от одной рюмки?
Мы чокнулись, выпили. Я свою – залпом до дна, он – половину.
– У вас в доме все время так запросто хлещут машу-хуяшу?
– Грета – нет, она не любит… не любила. А вот Айна…
– Айна? Как интересно! Мне казалось, спортсмены озабочены своим здоровьем куда больше остальных.
– Боль часто мешает ей уснуть.
Тут я вспомнила, что говорила мне седая тренерша на стадионе: у Айны была травма. Сильная, должно быть, боль. Между тем напиток уже подействовал, перед глазами плыло. Впрочем, не знаю, который из наркотиков действовал сильнее: Томми или маша-хуяша…
– Грете угрожали, – сказала я.
– А говоришь, что занята только кроликом.
Я вдруг заметила, что взгляд у Томми – ясный, насмешливый. Мне стало не по себе.
– Расскажи мне все, если хочешь, чтобы я тебе помогла.
– Особо нечего рассказывать. Грете все время угрожали. Она почти перестала обращать внимание на угрозы, иногда даже смеялась над самыми нелепыми.
– В полицию она не заявляла. Почему?
– Ты не понимаешь. Ей не было страшно. Ей было смешно.
Смешно – пока ее не убили. И кому смешно теперь?
Я вспомнила утренний разговор с Айной. Ее слова, что все дело в МЕМО – и что во всей истории с МЕМО виноват Томми. Спросила:
– А этот Гретин проект – МЕМО?
Томми напрягся, дернул бровью:
– Что МЕМО?
– Ты как-то в нем участвовал?
– И да, и нет.
– В каком смысле?
– Это был проект Греты, дело ее жизни, ее страсть. Она занималась им до последнего дня.
– С тобой?
– Я участвовал просто потому, что я – мужчина. Ей была интересна моя точка зрения. Но помогали ей добровольно другие сторонницы. Это же большие объемы информации, сайт обновлялся…
– Погоди. Ты сказал: до последнего дня.
Он помолчал, покачал головой:
– Кто ж знал, что последний. Для нее это был обычный день.
– Не считая того, что она накануне потеряла все. Ты об этом забыл сообщить?
Он поднял глаза, стараясь понять, в чем я его упрекаю:
– Она готова была сражаться дальше.
– Ладно. Не так важно… Вернемся в тот день. Как обычно, она занималась МЕМО. Ты говоришь, ей помогали. В тот день тоже?
– Ну да. Приходила какая-то.
– Кто?
Пожал плечами:
– Диляра.
– Диляра… а дальше?
– Не знаю. Я даже ее не видел никогда. Давняя поклонница, сторонница. Ну… такая…
Я кивнула. Могу представить: одна из тех, что на партийных слетах раздают значки и флаеры. На благотворительных ралли пекут печенье. Их же миллион.
Лена наверняка вышла уже на эту Диляру. Поинтересуюсь у Лены.
– А что ты сама думаешь о МЕМО? – вдруг спросил Томми.
– Ну… это гуманная инициатива.
– Ты правда так считаешь?
Я немного замялась:
– В целом – да. Хотя там есть перегибы, безусловно… С женской точки зрения… И в конечном итоге это могло привести к… к…
– К раскачиванию лодки? Подкопу под основы?
Я неопределенно качнула головой. Томми усмехнулся. Отпил еще из рюмки.
– Нельзя ли посмотреть комнаты Греты, Айны и Туяры? У Греты и Айны ведь разные спальни, да?
– Ты считаешь это важным?
– Я пока ничего не считаю.
Мне хотелось выйти из гостиной, а главное, прервать этот странный разговор.
– Можно, – согласился Томми. – Но ты ничего особенного не найдешь. Там каждый миллиметр обыскали.
Комната Греты была такой же безликой, как гостиная. Совсем нейтральной. К тому же из нее все вынесли, а кровать затянули полиэтиленом.
– Кто видел Грету последним? – спросила я. – Диляра?
– Я уже все это рассказывал полицейской. Последним заходил к Грете я.
– Сюда? Прямо в ее спальню? И часто ты заходил к Грете в комнату?
– Иногда. Если мы хотели поговорить…
– А она – к тебе? Тоже так запросто заходила?
– Да. Если хотела поговорить.
– И часто она хотела поговорить?
Внутри меня что-то вскипало. Может, настойка меня так странно разогревает. Учитель спокойно заходит в комнату к хозяйке… Да еще к министру. А к тому же побеждает волшебным образом в голосовании на мужчину месяца. Мне все это не нравилось.
Но вслух я спросила:
– Зачем заходил?
