– Ну и что ты сделал? – невозмутимо поинтересовался Фелипе, поглаживая его по плечу ровным спокойным движением горячей ладони.
– Влюбился, – едва слыша сам себя, выдохнул Лучано. – Глупо, невозможно влюбился. Нельзя было! Только не в нее! И не в него… Не в них, в общем. Они никогда! Ни за что! А я не могу. Не могу перестать! Не думать о них не могу. Не мечтать – тоже не могу! И сделать не могу ничего, совсем ничего, Пиппо. Он не любит мужчин, она – любит другого. А я им просто друг, и это так много, ты не представляешь! Я такого не заслуживаю! Но мне все равно мало, и я не могу, не могу… Пиппо… Прости!
Он захлебывался словами и своей горячечной больной искренностью. Не плакал, но слезы текли сами, и облегчения это не приносило, однако не будь этих слез, и сердце, может, разорвалось бы пополам, потому что Лучано не знал, как такое можно чувствовать и оставаться живым, здоровым, обычным… Так больно ему было лишь однажды, когда он стоял, прижавшись к дереву, потому что ноги подкашивались, а два чистых негромких голоса выводили проклятый «Шиповник». Тогда Лучано был уверен, что рыжая девчонка с телом «Весны» и сердцем, полным любви, не переживет следующий день, а им с Альсом придется жить с этим остаток жизни, кому уж сколько отведено. И боль от этого казалась непереносимой. Он думал, что никогда не испытает ничего подобного.
Оказалось, еще как может испытать. Но, конечно, не потому, что его поманили, как ребенка, двумя лучшими в мире игрушками, но не дали ни одной, объяснив, что это не для таких, как он.
– Я люблю их, Пиппо, – снова горестно выдохнул он. – И знаю, что мне никогда ничего… Но дело-то не в этом! Я просто до смерти боюсь их потерять! До смерти… – Он болезненно усмехнулся, жалко растягивая губы. – Я их не заслуживаю! Только не я. Сколько жизней у меня на счету? Я же и сам не знаю, понимаешь? Я… просто не помню! Не считал никогда… И разве могу я заслужить их? Чтобы всегда рядом, чтобы на всю жизнь?! А если она умрет родами? А если его сбросит лошадь или убьет какой-то… вроде меня?! Он же король, у него столько врагов! А она благородная синьора, красавица, королева ее ненавидит. А я ничего не могу сделать, потому что если кого-то хотят убить, его убивают, мне ли не знать! Я ничего не смогу сделать, если боги захотят их забрать, разве что кинуться следом в Сады, но какие мне Сады, а? Никогда я не жалел о том, что стал Шипом, а сейчас как подумаю, что мне с ними больше не встретиться… Они же такие… такие… Им в Садах точно лучшее место, а мне к Барготу… И никогда, никогда… А эта жизнь такая короткая, и если что-то случится…
Теперь он уже рыдал в объятиях Фелипе, захлебываясь и слезами тоже. Глупо, позорно выплакивая свои страхи, которые даже сам себе боялся назвать и встретить лицом к лицу. Что однажды окажется ненужным, несмотря на всю свою преданность. Или, что еще хуже и гораздо страшнее, бесполезным. Вокруг сотни опасностей! Тысячи! О которых эти двое даже не подозревают, наивные как дети. Потому что люди – жадные, жестокие, завистливые твари, для которых чужая жизнь дешевле… да чего угодно. Доли в наследстве, оскорбленного самолюбия, ревности или мести… Если бы Лучано мог, он бы рассыпался на сотню невидимых Шипов, чтобы уберечь этих двоих, чтобы не подпустить к ним никакую беду хотя бы в этой жизни, пока он еще может быть рядом. И плевать, что никогда ему не оказаться с ними в постели, как вот сейчас с Фелипе. Потому что любовь – она не об этом! Совсем не об этом…
– Осел ты, Фортунато, – вздохнул Фелипе, обнимая его и гладя уже совсем иначе, почти как мастер Ларци. – Вот уж точно верблюд мауритский, скотина упрямая. Что ж ты с собой делаешь, а? Ну с чего ты взял, что боги их заберут лично у тебя? Знаешь, не такая ты важная птица, чтобы аж целого короля и благородную синьору отправили в Претемные Сады. И зачем? Чтобы наказать одного несчастного Шипа? Идиотто! Возомнил о себе, понимаешь ли.
– Ты… думаешь? – пролепетал Лучано, которому такая простая мысль действительно в голову не приходила.
– А как иначе? – удивился Фелипе. – Люди, конечно, помирают и погибают, но это их судьба, а не чья-то. Если кого-то наказать, отняв у него любимого человека, это же несправедливо! Сам-то этот человек ни при чем. Нет, Фортунато, на такую дурость и подлость боги не способны, только люди. Вот они – сколько угодно. Сам вспомни, сколько у нас таких заказов бывает? Но если этих твоих кто-то закажет, то уж точно не из-за тебя. Ты столько не стоишь, чтобы на другой чаше весов аж целый король оказался. Значит, что?
– Что? – с замиранием сердца спросил Лучано, не сводя с него взгляда.
– Значит, езжай в этот свой Дорвенант и делай, что можешь, – хмыкнул Фелипе. Отпустил его, потянулся за бутылкой и разочарованно покачал ее. – Ты теперь при короле вроде охраны, вот и охраняй. Только помни, что люди не всесильны, даже ты. И насчет Претемных Садов не загадывай. Может, найдется, кому за тебя словечко замолвить, а может, и сами боги решат по-своему. Дури в тебе много, Фортунато. И гордости – тоже дурной. Потому тебе в Шипах и не ужиться, правы наши мастера. Лоренцо ведь тоже за тебя сегодня был?
– Лоренцо твой – тот еще ядовитый аспид, – буркнул Лучано, чувствуя стыд пополам с невероятным облегчением. – Весь вечер надо мной издевался… И булочку мою съел, между прочим!
Сам нервно рассмеялся, почти всхлипнул, понимая, как это глупо и жалко прозвучало, но Фелипе только кивнул с удивительно серьезным лицом и сообщил:
– Это он может, ага. Вечно поесть забывает, а потом нет бы послать кого-то за едой, это ему невкусно. Неинтересно! Я нарочно на тренировку еды побольше беру, чтобы он половину забрать мог. А он ворчит, что я проглот, и если меня не спасти, то я так разжирею, что рапиру поднять не смогу. – И осекся. Смутился от нечаянно прозвучавшей в голосе нежности, которую Лучано услышал впервые, и выдавил: – Ты только ему не говори.
Лучано молча кивнул, пораженный так, словно на его глазах мастер Лоренцо исполнил непристойный танец из тех, что в борделе показывают. А Фелипе снова вздохнул и заявил:
– Ну что, одевайся и пошли.
– Куда? – растерялся Лучано.
– Пить будем, – пожал плечами Фелипе, надевая рубашку. – Раз уж остального не получилось. Я за кольцо младшего мастера проставлюсь, ты – за старшего. Хотя нет, надо сначала кольцо получить, а так не считается. Значит, сегодня пьем за мои.
– Мне Ларци с Лоренцо велели пить в хорошей компании, – пробормотал Лучано. – Так что я ставлю. За твое кольцо мы уже здесь выпили, помнишь?
– Ну, как скажешь, – ухмыльнулся Фелипе и взлохматил ему волосы. – Эй, а я шутку придумал! Заходят как-то в тратторию старший мастер гильдии, благородный синьор и приказчик парфюмерного дома. А старый Беппо им и говорит: «Здравствуй, Фортунато!»
– Пиппо… – простонал Лучано, сгибаясь, пряча лицо в ладони и смеясь с немыслимым облегчением. – Я тебя люблю, мерзавец ты этакий! Барготом клянусь – люблю! Пошли пить!
В траттории у Беппо, о котором так вовремя вспомнил Фелипе, оказалось шумно. Лучано окинул наметанным взглядом два угла, в одном из которых гуляли кондотьерро из вольного отряда, в другом – гуардо из городской стражи, и понял, что драка – это лишь вопрос времени и того, кто первый начнет.
