Скорей бы уж антракт.
Папы не видно. Зато всюду мелькает тётя Неля Чукреева. Она сегодня этот спектакль записывает для радио.
Дальше — известно, что будет. Пионер Вася случайно зайдёт в избушку напиться. И услышит голос своей сестрёнки, которую он ищет, а она стоит рядом как рукомойник. Вася сразу решил тут остаться. Злая волшебница даже обрадовалась. Пусть Вася солит ей суп, метёт пол. Она эти дела не любит. Обещает в награду, что поможет найти сестрёнку. Сама, между прочим, мечтает превратить Васю в жабу. Зачем-то ей столько жаб! Коллекция, что ли? Но Вася вдруг поглядел на эту злую волшебницу и увидел, что она похожа на его добрую бабушку, которая в прошлом году как раз исчезла при весьма странных обстоятельствах.
И как только он это подумал, злая сила вдруг у старухи пропала! Хочет кого-нибудь превратить, а не может. С помелом скачет по сцене! Рвёт на себе зелёные волосы! Даже жалко её, честное слово! Вдруг такое бессилие. Больше не может своё дело делать. А водить трамвай её всё равно не примут. Больно стара! Просит теперь волшебную птицу, чтоб та ей вернула силу. Птица тоже не может, Она вообще сидит в клетке. Что она может?
А Вася вдруг эту злую старуху обнял и поцеловал…
И сразу все чары спали. Она действительно Васина пропавшая бабушка! Теперь плачет. Девочка-рукомойник к ней бежит. Все зайцы, медведи, волки тоже расколдовались. Выскочили на авансцену, взялись за лапы, танцуют от счастья и поют: «Нас пленила злая сила, но любовь её сразила, потому и говорят — для любови нет преград». А бывшая злая волшебница уже гладко причёсана, кланяется и держит за руку своего Васю с девочкой.
Ну, это всё потом. Просто Ася знает.
А в антракте она с Маринкой Булавиной сидела в гримуборной у её мамы, заслуженной артистки Булавиной. Маринка всё трогала свою маму: «Ты ведь хорошая, правда?» Будто она всё-таки сомневается. Глупая ещё, даже в школу не ходит. «А то нет?» — басом засмеялась Булавина. И сделала в зеркало страшное лицо. Это она репетировала. «Просто такая роль, да?» — всё приставала Маринка. Будто она не знает! «Прекрасная роль», — страшным басом подтвердила Булавина и подмигнула Асе. Вдруг закричала кому-то в коридор: «Лёша, твой попугай, случаем, не муляж? Молчит, как чурка! С ним общаться скучно!» И в гримуборную заглянул артист Стурис. Он, значит, Васю сегодня играет? Ася и не узнала. Стурис слегка смутился, её увидев. Выходит, это попугай Гарик сидел на сцене в клетке? Ася только теперь поняла. «А вдруг бы вам не понравилось, что он скажет?» — отшутился Стурис. И уже исчез.
«Признайся, что твой красавец просто бездарен!» — крикнула ему вслед Булавина. И сделала в зеркало свирепое лицо. Всё репетирует! Она не поверила Стурису. Напрасно, Ася-то знает. «Просто говорить не умеет», — басом пожалела Булавина попугая Гарика. Ася всё равно промолчала, хоть, честно говоря, так за язык и тянуло — рассказать. Но ведь артист Стурис им доверился, с папой, а в театре никто знать не должен…
Тут вошла тётя Неля и стала охать, что один микрофон не работает. Она плохо запишет этот спектакль, и с неё потом снимут голову. Ко всем её неприятностям только этого не хватает! Хоть бы Асин папа скорее освободился и посмотрел микрофон. Она в него только верит! Асин папа разбирается в микрофонах! Он целый год в институте связи учился, пока ушёл.
— Сейчас мы его добудем, — сказала артистка. Булавина. И как страшным голосом рявкнет. — Юрий Георгич!
На такой голос папа сразу нашёлся:
— Вот он я…
— Сейчас мы превратим его в жабу, — страшным шёпотом вдруг сказала артистка Булавина. И потянулась к папе своей клюкой.
Маринка пискнула.
Папа вдруг отшатнулся.
Сердце у Аси вдруг покатилось куда-то…
Но она не успела до папы дотронуться. Репродуктор, молчавший до этого в гримуборной, вдруг закашлялся, громко выдохнул воздух и сказал насмешливым голосом:
— Господа артисты! У служебного входа кого-то собака спрашивает…
Никто ещё не успел сообразить.
— Сеня нашёлся! — закричала Ася.
Она тоже ещё ничего не успела сообразить. Просто вдруг увидела.
Прямо к театру, наискосок через улицу, шествует на задних лапах Сенатор. На нём пёстрая кепка с пупочкой, красный вязаный галстук, трость с набалдашником и жёлтый портфель под мышкой. Усастая морда надменно поднята, будто Сенатор неизмеримо выше всего, что делается кругом. Машины сами собой перед ним тормозят, и колеса, натужно шурша, прокручиваются на одном месте. Прохожие застыли в самых нелепых позах перед таким чувством собственного достоинства. Кто-то поднял ногу, но поставить уже не смог. Так и застыл! А вахтёр уже распахивает перед Сенатором тяжёлую дверь, на которой написано: «Посторонним вход воспрещён»…
Репродуктор снова закашлялся и сообщил громко:
— Серьёзно говорю. Собака пришла к служебному входу. Одна. Сидит. Явно кого-то ждёт. Вроде бы — эрдель.
Тут уж все сразу побежали.
Впереди бежал папа, за ним — тётя Неля с недокрашенными ресницами, потом — заслуженная артистка Булавина в гриме злой волшебницы с зелёными волосами, её дочь Маринка, лохматый медведь со сдвинутой на лоб пастью, два зайца, артист Стурис в пионерских шортах, режиссёр, который громко кричал, чтобы все оставались на своих местах, бутафор с волшебным помелом, хохочущий волк в одних носках, девочка, которая была рукомойник, осветитель с бутербродом во рту, чей-то толстый друг, который случайно забрёл за кулисы и ещё не нашел того, к кому шёл, главный администратор театра в сиреневом бархатном пиджаке и ещё кто-то, кто присоединился по дороге.
Ася тоже бежала, но она не помнит — где.
Всё это неслось узкими театральными коридорами, внезапно сворачивало за угол, стучало каблуками по лестницам, вываливалось во внутренний двор, к дикому удивлению старого кота, который там как раз отдыхал от мирской суеты, и уже через двор врывалось прямо в дежурку к вахтёру.
Ворвалось и замерло.
Вахтёр стоял, как памятник, и указывал куда-то рукой.
Всё повернулось по направлению этой руки.
Там, возле стенки, в спокойной и безмятежной позе сидел Сенатор и наблюдал, как всё это к нему летит.
— Сеня, прости меня! — крикнула тётя Неля и упала ему на шею.
С великолепным чувством собственного достоинства Сенатор ждал, когда она успокоится. И только потом он вздохнул, отряхнулся, будто сбросил с себя все эти бесприютные дни, которые навсегда останутся его тайной, и слегка вильнул тёте Неле хвостом. Простил всё-таки! Если бы Сенатор был даже лучшим драматическим актером нашего времени — это все потом говорили, — он и тогда не смог бы найти более эффектного момента для своего возвращения.
Спектакль кое-как доиграли, но никто уже им особенно не интересовался. За кулисами, по крайней мере…
А потом Ася с папой на такси завезли тётю Нелю с Сенатором туда, где они живут, и скорее поехали домой. Не терпелось рассказать маме, как Сеня вернулся!
