— Помощи от чего? — спросил Корвейсис. — Почему вы нуждались в помощи? Почему вы чувствовали, что вам нужно бежать из собственного дома?
Эрни нахмурился:
— Ни малейшего понятия.
Он вспомнил, что чувствовал в ту ночь необъяснимый страх, волнение, странно смешанное с мечтательностью. Потом показал на окно:
— Я откинул задвижку. Открыл окно. И выбрался бы наружу, вот только увидел там кого-то. На крыше подсобки.
— Кого? — спросил Корвейсис.
— Это звучит глупо. Я увидел человека в мотоциклетном шлеме. Белый защитный шлем. На лицо опущен темный щиток. Черная перчатка. Он даже просунул в окно руку, словно хотел схватить меня, но я отшатнулся и упал через борт ванны на пол.
— И в этот момент прибежала я, — вставила Фей.
— Я поднялся с пола, — продолжил Эрни, — вернулся к окну, посмотрел на крышу. Никого. Это была просто… галлюцинация.
— В крайних случаях фобии, — сказала Фей, — когда больной почти постоянно пребывает в состоянии тревоги, случаются и галлюцинации.
Писатель уставился на матовое окно над ванной, словно надеялся увидеть разгадку какой-то важной тайны в неровной молочной поверхности стекла. Наконец он произнес:
— Это была не совсем галлюцинация. Подозреваю, Эрни, что ваше видение… было воспоминанием, флешбэком из позапрошлого лета. Воспоминанием из заблокированных дней. В тот день, четырнадцатого декабря, ваши подавленные воспоминания на мгновение вырвались наружу. Флешбэк вернул вас в то время, когда вы и в самом деле были пленником в собственном доме и пытались бежать.
— И меня остановил этот тип на крыше подсобки? Но что он там делал? В мотоциклетном шлеме? Странно, не правда ли?
— Человек в дезактивационном костюме, посланный для борьбы с разливом химикатов или биологических токсинов, должен носить герметичный шлем, — сказал Доминик.
— Дезактивация, — сказал Эрни. — Но если они действительно были здесь в таких костюмах, то, должно быть, на самом деле произошла утечка.
— Может быть, — произнес Доминик. — Мы пока знаем слишком мало, чтобы утверждать наверняка.
— Но послушайте, — вступила в разговор Фей, — если мы все пережили это так, как вы думаете, почему только вы, Эрни и мистер Ломак страдали от негативных последствий? Почему я не вижу дурных снов и не имею психологических проблем?
Взгляд писателя вновь обратился к окну.
— Не знаю. Но мы должны ответить на эти и некоторые другие вопросы, если хотим убрать подсознательную тревогу, оставшуюся в нас после пережитого, если хотим снова жить нормальной жизнью.
Из Коннектикута в Нью-Йорк
Расстояние от места ограбления до взятого в аренду по липовым документам четырехместного гаража составляло всего девять миль. Джек и его сообщники забрали из бронированного фургона мешки с деньгами и вскоре уже были у гаража, куда поставили два лжефургона Дорожного департамента, предварительно выведя оттуда свои машины. Длинный ряд гаражей тянулся вдоль загаженного проулка в убогом районе — смягченные законы о зонировании позволяли располагать здесь коммерческие и промышленные предприятия рядом с жилыми домами. Шелушащаяся краска, грязные, разбитые уличные фонари, пустые витрины, зловещего вида беспородные бродячие собаки…
Они выгрузили содержимое холщовых мешков на бетонный пол, весь в подтеках масла, на скорую руку пересчитали деньги, быстро разделили их на пять частей, приблизительно по триста пятьдесят тысяч в каждой. Купюры были в употреблении, а потому их не могли отследить.
Джек не чувствовал ни торжества, ни волнения. Ничего.
Через пять минут банда рассеялась, как пух одуванчика на ветру. Ювелирная работа.
Джек отправился домой на Манхэттен сквозь короткие шквальные порывы ветра со снегом, недостаточно сильные, чтобы замести шоссе или помешать движению.
На пути из Коннектикута он пребывал в странном настроении, и с ним произошла перемена, которой он никак не мог предвидеть. Минута за минутой, миля за милей серость внутри его начинала наконец окрашиваться эмоциями, апатия — сменяться удивлявшими его чувствами. Его не поразило бы усиление чувства скорби или одиночества, потому что Дженни умерла всего семнадцать дней назад. Но та эмоция, которая все сильнее брала его за горло, называлась чувством вины. Украденные триста пятьдесят тысяч в багажнике машины легли на совесть таким тяжелым грузом, будто это были первые его деньги, добытые неправедным путем.
За восемь хлопотных лет, полных тщательно спланированных и блестяще осуществленных ограблений (порой более крупных, чем операция с бронированной машиной), он ни разу не испытывал ни малейшего чувства вины. Он видел себя всего лишь мстителем. До этого дня.
По дороге к Манхэттену, в эту снежную зимнюю ночь, он начал видеть себя обычным грабителем. Чувство вины окутало его, как оберточная бумага. Джек все время пытался сбросить его. Но оно не отставало.
Каким бы неожиданным ни казалось ему это чувство, копилось оно давно, именно в этом направлении вело его растущее недовольство в последние несколько месяцев. Разочарование дало ощутимо знать о себе после ограбления ювелирного магазина в прошлом октябре, и он думал, что перемены начались именно тогда. Но теперь, вынужденно занявшись самоанализом, он понял, что перестал получать удовольствие, настолько же полное, как раньше, задолго до этого. Он двигался все дальше и дальше в прошлое, искал последнюю операцию, от которой получил ничем не замутненное удовольствие, и поразился, поняв, что это было ограбление Макалистера, в округе Марин к северу от Сан-Франциско, позапрошлым летом.
Обычно он работал только на востоке, поближе к Дженни, но Бранч Поллард, с которым он только что провернул удачное ограбление «гардмастера», на некоторое время обосновался в Калифорнии и нашел там некоего Эйврила Макалистера, овечку, которая только и ждала стрижки. Макалистер, промышленник стоимостью около двухсот миллионов долларов, жил в округе Марин на участке в восемь акров, защищенном каменными стенами, сложной электронной системой безопасности и сторожевыми собаками. По сведениям, полученным Поллардом из полудюжины источников, Макалистер коллекционировал редкие монеты и марки — товары, пользующиеся наибольшей популярностью у скупщиков краденого. Кроме того, он был игроком: три раза в год ездил в Лас-Вегас и оставлял там обычно четверть миллиона, но иногда возвращался с большим выигрышем. Выигрыши он брал наличными, чтобы не платить налог, и часть этих денег наверняка находилась в особняке. Бранчу требовались стратегическое чутье и знание электроники, а Джеку нужна была смена обстановки, и они с помощью еще одного человека провернули это дело.
Тщательно все распланировав, они без проблем проникли на участок и в дом. У них имелась электронная прослушивающая аппаратура, которая могла обнаруживать тихие щелчки тумблеров сейфа и усиливать их звучание, что делало выявление кодовых комбинаций детской игрой, но для страховки они прихватили инструменты для взлома и немного взрывчатки. Сложность состояла в том, что сейф промышленника был настоящим банковским хранилищем. Промышленник не сомневался в его неуязвимости настолько, что даже не потрудился скрыть дверь при помощи раздвижной перегородки или гобелена. Вделанная в одну из стен громадной игровой комнаты, она представляла собой массивный щит из нержавеющей стали, как в первоклассном банке. Прослушивающее устройство, купленное Джеком, не обладало достаточной чувствительностью, чтобы обнаруживать движение тумблеров через двадцать дюймов нержавеющей стали. Пластиковая взрывчатка могла раскурочить любой сейф, но не эту дверь. Набор инструментов для взлома — над ним и куры бы посмеялись.
