— Зов, — повторил Брендан.
У Джинджер перехватило дыхание от ожидания чего-то грандиозного. Она посмотрела на Эрни: тот стоял позади Фей, положив руки ей на плечи, на лицах обоих застыло выражение беспокойного ожидания. Нед и Сэнди, держась за руки и широко раскрыв глаза, стояли у стойки с открытками.
Джинджер почувствовала, как ей покалывает затылок. Что-то случится, подумала она, и, пока эта мысль оформлялась, кое-что и в самом деле случилось.
В конторке, из-за страха Эрни перед темнотой, горели все лампы, но теперь в комнате вдруг намного посветлело. Помещение наполнилось молочным светом, который неожиданно, волшебным образом возник из воздуха. Он мерцал повсюду, но в основном струился с потолка серебристым туманом. Джинджер поняла, что этот же свет присутствовал в ее забытых снах про луну. Она повернулась, огляделась, подняла голову, посмотрела сквозь украшенные блестками занавеси ослепительного и в то же время мягкого сияния, не ища источник света, а лишь надеясь вспомнить свой сон и через него — события давно ушедшего в прошлое летнего вечера, вызвавшего ее сны.
Джинджер увидела, что и Сэнди тянется рукой к мерцающему воздуху, словно хочет схватить горсть чудесного света. На лице Неда появилась осторожная улыбка. Фей тоже улыбалась, а детское удивление на грубо высеченном лице Эрни было почти что забавно-нелепым.
— Луна, — сказал Эрни.
— Луна, — эхом отозвался Доминик, с рук которого все еще не сошли стигмы.
На один захватывающий миг Джинджер Вайс совсем вплотную подошла к пониманию. Черная безликая мембрана блока в ее памяти завибрировала, откровение настойчиво рвалось наружу. Казалось, мембрана вот-вот лопнет и изнутри хлынет то, что перекрывала плотина блока.
Но потом свет из лунно-бледного стал кроваво-красным, другим сделалось и настроение: ожидание чуда и растущая радость сменились страхом. Джинджер больше не искала откровения, а боялась его, не стремилась к пониманию, а в ужасе и отвращении отворачивалась от него.
Джинджер попятилась в кровавом свете и ударилась о входную дверь. На другом конце комнаты Сэнди Сарвер, стоявшая за Домиником и Бренданом, перестала тянуться за горстью света и теперь крепко держалась за Неда, улыбка которого превратилась в гримасу отвращения. Фей и Эрни отступили, упершись в стойку регистрации.
Алое свечение, словно жидкость, втекало в комнату и заполняло ее без остатка; это ошеломляющее визуальное явление сопровождалось звуком. Джинджер удивленно подпрыгнула, когда громкий трехчастный удар сотряс багровый воздух, подпрыгнула еще раз, когда звук повторился, а когда раздался еще один, лишь дернулась. У звука было сходство с сердечным ритмом, он напоминал громоподобный бой гигантского сердца, хотя один удар был лишним: ЛУБ-ДУБ-дуб, ЛУБ-ДУБ-дуб, ЛУБ-ДУБ-дуб… Джинджер сразу же поняла, что это тот самый потусторонний звук, о котором говорил отец Вайкезик в телефонном разговоре с Домиником, — шум, который возникал в спальне Брендана Кронина и сотрясал церковь святой Бернадетты.
И еще она знала, что слышала этот звук прежде. Все это — луноподобный свет, кроваво-красное сияние, шум — было частью чего-то случившегося позапрошлым летом.
ЛУБ-ДУБ-дуб… ЛУБ-ДУБ-дуб…
Задребезжали оконные рамы. Сотряслись стены. Кровавое сияние и свет ламп начали пульсировать в одном ритме с ударами.
ЛУБ-ДУБ-дуб… ЛУБ-ДУБ-дуб…
И опять Джинджер стала приближаться к ошеломительному открытию. С каждым громким ударом, с каждой пульсацией света воспоминания все ближе подплывали к поверхности.
Но усиливался и запретный страх, огромная черная волна ужаса накатила на нее. Блок Азраила делал то, для чего он и создавался, не давая прорваться воспоминанию, и Джинджер была на грани фуги, чего с ней не случалось уже неделю, со дня убийства Пабло Джексона. Она чувствовала знакомые признаки близкой отключки: дыхание затруднилось, ее трясло, как в присутствии смертельной опасности, дрожь становилась все более ощутимой. Мир вокруг нее начал гаснуть, маслянистая темнота проникала на края поля зрения.
«Беги или умрешь!»
Джинджер повернулась спиной к необыкновенной сцене, происходившей в конторке, обеими руками вцепилась в косяк входной двери, словно хотела остаться в сознании и отразить черную волну, которая собиралась ее унести. В отчаянии она посмотрела в стекло, за которым простирались бескрайний невадский пейзаж и мрачное зимнее небо, попыталась заблокировать раздражители — невероятный свет, невероятный звук, — которые подталкивали ее к черноте фуги. Ужас и бездумная паника были такими невыносимыми, что бегство в ненавистную фугу казалось чуть ли не лучшим выходом, но она каким-то образом держалась за дверную раму, держалась крепко, не сдавалась, хотя ее трясло, хотя дыхание перехватывало, — держалась. Ее приводили в ужас не столько странные явления за ее спиной, сколько вычищенные из памяти события того лета, в сравнении с которыми теперешние были лишь слабым эхом, и все же она держалась, держалась… пока трехчастные удары не стали стихать, пока красный цвет не стал бледнеть, пока в комнате не воцарилась тишина, пока единственным светом не стал тот, который шел через окна или от обычных светильников.
Все прошло. Она уже не потеряет сознание.
Она впервые сумела успешно противостоять приступу. Может быть, испытания последних месяцев укрепили ее. Может быть, находясь здесь, в шаге от раскрытия тайны, она получала дополнительные силы для сопротивления. А может быть, черпала силы у своей новой «семьи». Какими бы ни были причины, Джинджер почувствовала уверенность: если один раз она сумела одолеть фугу, то в следующий раз ей будет проще справляться с приступами. Блоки, защищавшие воспоминания, рассыпа́лись. А ее боязнь увидеть то, что случилось 6 июля, теперь бледнела перед страхом никогда не узнать о том, что случилось.
Джинджер, дрожа, повернулась к остальным.
Брендан Кронин с трудом добрался до дивана и опустился на него, его трясло. Кольца с его ладоней исчезли, как и у Доминика.
— Я правильно вас понял? — спросил Эрни у священника. — Такой же свет наполняет вашу спальню по ночам?
— Да, — признал Брендан. — Это случалось дважды.
— Но вы сказали, что это был приятный свет, — заметила Фей.
— Ага, — вставил Нед. — По вашим словам, свет казался… чудесным.
— Так и есть, — сказал Брендан. — Отчасти. Но если он становится красным… меня охватывает ужасный страх. Но когда все только начинается, я испытываю душевный подъем, наполняюсь странной радостью.
Зловещий алый свет и пугающие трехчастные звуки вызвали у Джинджер такой ужас, что она на время забыла о бодрящем лунном сиянии, которое предшествовало ужасу и наполнило ее ощущением чуда.
Вытерев руки о рубашку, словно кольца оставили нежелательный осадок на ладонях, Доминик сказал:
— В событиях той ночи было и хорошее и плохое. Мы хотим вспомнить то, что случилось с нами, но в то же время оно пугает нас… пугает нас…
