Может быть, самому Володе кажется, что пришла пора целиком посвятить себя профессии киноактера, кинорежиссера или режиссера театра. Да, может быть, наверняка я не знаю. Но смею утверждать, что лучшее из того, что на сегодня сделано им и как актером, и как режиссером, связано с театром на улице Чаплыгина и МХТ имени А.П. Чехова. Полагаю, что и сам Машков отдает себе в этом отчет. Моя давно сложившаяся и не раз повторяемая формулировка «Ничто не мучит нас так, как ощущение собственной потенции» на все 240 процентов подходит к Володе Машкову. Природа замечательно одарила его. Вопрос в том, как он своим даром распорядится.
В последние десятилетия Володя активно утверждал свою экономическую независимость – он и тут шел по моим стопам. Развил склонность к комфортности бытия, что тоже объяснимо. Но думаю, что утром 31 декабря, наедине с самим собой, когда так или иначе подытоживаешь уходящий год, его посещают мучительные раздумья насчет этого самого бытия. Трезвым разумом, как и талантом, он никогда не был обижен…
Я на самом деле любил смотреть его спектакли. Иногда они были настолько хороши, что рождали во мне острое желание прямо сейчас играть самому. Играть и хулиганить на сцене.
Сейчас мы не так много общаемся – и с Володей Машковым, и с Женей Мироновым. Они очевидно состоявшиеся в профессии люди, заслужившие почет и уважение как со стороны зрителей, так и со стороны коллег. Но я очень хочу, чтобы Володя вернулся в театр и вновь сделал что-нибудь необыкновенное. Со всей свойственной ему страстью.
«Страсти по Бумбарашу». Евгений Миронов
1993 год принес нам немало радости и разнообразия. Машков представил вторую свою, очень четкую по форме и азартную по динамике работу – спектакль по пьесе Юлия Кима «Страсти по Бумбарашу». Может быть, зрительскому восприятию этого спектакля поначалу несколько мешал фильм режиссера Николая Рашеева. Не в том смысле, что фильм плох или хуже, чем спектакль. Так случилось, что тематика, звучавшая на экране граждански взволнованно, в спектакле обрела форму почти библейской притчи. Ибо действительно поднялся брат на брата, и мерзость нарушения заповедей Христовых отзывается на жизни нашей страны по сию пору. Может быть, поэтому мне так близок этот спектакль, так нравятся актерские работы, так очевиден талант режиссера.
Роль Бумбараша Машков поручил Жене Миронову – своему бывшему однокурснику. Они немало работали вместе и в театре, и в кино, но «Страсти по Бумбарашу» до сих пор, на мой взгляд, являются вершиной их совместного творчества. В «Бумбараше» Жене приходилось работать в непростом жанре музыкального спектакля, соединяя пение, танец и живую жизнь человеческого духа. Но он делал это так, как, пожалуй, до сих пор мало кто из артистов может.
В «Бумбараше» Женин талант лицедея получал свободу в полном объеме. Очень любил кланяться после этого спектакля: ему было просто необходимо, чтобы актеры выходили на поклоны стремительно – «сначала девочки, потом мальчики».
Спектакль «Страсти по Бумбарашу» продержался в репертуаре Подвала целых восемнадцать лет, сопровождаемый на всем протяжении своей сценической жизни большой любовью и зрителей, и исполнителей. Мы устроили торжественное прощание с «Бумбарашем», все участники которого испытывали самые щемящие эмоции. Зрителям было печально от того, что они больше никогда не увидят этого спектакля, а актеры, при всей требовательности к себе, понимали, что лишаются верного и беспроигрышного текста. Даже не в тексте дело… Спектакль был нежный, веселый, чувствительный. Таким он навсегда в памяти и остался.
Должен признаться, что Женя – прежде всего любимый мною человек. Слагаемые этого чувства, вероятно, очень личные. Тут и общность судьбы, если хотите. Миронов – мой земляк, саратовец. Будучи совсем молодым, он сильно напоминал меня в юности: белобрысый, немного тщедушный и просто обожающий играть на сцене. Этим он мил моему сердцу необыкновенно.
Природа Жениного таланта особая. Он не столько Гамлет, сколько мальчишка из подворотни. Миронов – замечательный, почти идеальный артист, способный выполнить любые режиссерские задания. Но в этом тоже есть своя опасность. Вот так смотришь на актерскую работу во времени и видишь одни «склейки» режиссерских заданий. Ну а где игра на радость себе? Где твой «душой исполненный полет»? Я понимаю, что режиссеров подкупает внутренняя пластичность Жени. Им кажется, что из него можно вылепить все: и ворону, и леопарда, и баобаб, и даже колокольчик голубой из российского пшеничного поля… Набеги на кинематографическую территорию тоже приносят, наверное, удовлетворение его честолюбию, прибавляют ему известности и все прочее. Но я-то думаю, что не престижностью он бывает счастлив. Он истинно счастлив, когда играет в театре.
Вместе с Женей мы весьма успешно играли в «Обыкновенной истории». Дошло до того, что в конце спектакля зрители уже почти автоматически вставали со своих мест и приветствовали нас. Мне кажется, что в эти секунды он был счастлив, что, впрочем, не мешало нам бывать недовольными конкретным прогоном.
Миронов обладает способностью удивляться чужому таланту. Когда актриса, исполнявшая роль Наденьки в «Обыкновенной истории», ушла в декрет, мы должны были сделать замену. С присущим мне легкомыслием я выбрал для этой работы тогдашнюю первокурсницу, внучку актера ЦДТ Калмыкова, Дашу Калмыкову. Они репетировали, и я видел, как Женя радовался ее успехам. Подобное очень редко бывает в театре. Но и было чему радоваться!
Женя удивил и даже сразил меня мужеством долгой неигры в фокинском «Еще Ван Гог…». Так долго, так непоказушно существовать, загораясь только от подлинности процесса, дано далеко не всем.
В нем есть такая ранимость души… И сочетается она с серьезностью отношения к себе, которая иногда ставит его в смешную ситуацию. Вот почему я, скажем, думал о «Мизантропе» для Жени Миронова. На мой взгляд, Мольера он может сыграть не хуже, чем Шекспира или Достоевского.
В середине девяностых годов Миронов принял участие в известных «иностранных проектах» Питера Штайна: «Орестее» и «Гамлете», бесстрашно экспериментируя и осваивая новые для себя горизонты. Сейчас он продолжает сотрудничество с зарубежными режиссерами не только как артист, но и как руководитель Театра наций, который возглавил в 2006 году.
Нужно заметить, в «иностранных проектах» Женя многое приобрел, открыв для себя новый мир, как когда-то сделал я, отправившись играть Хлестакова в Прагу. И оказался прав.
Он никогда не искал то место, где платят больше денег, но всегда хотел расширять свои собственные горизонты. Женя живет по максималистскому принципу: «Я умру, если не попробую сделать еще и это».
Женя чрезвычайно благодарный человек. Он помнит о том, что в Саратове его учила Валя Ермакова, актриса из блистательного поколения птенцов гнезда Юрия Петровича Киселева. До конца ее жизни Миронов всегда последовательно поздравлял Валентину Александровну, помня обо всех праздниках и датах, а когда ей была необходима помощь, он тут же подставлял оба плеча и держал всю ситуацию под контролем.
Дорог мне Женя и своей, как бы это сказать, семейственностью. Мягко и нежно он побудил меня организовать переезд в Москву всей его семьи. На самом деле это было мне в радость, потому что мне до боли знакомо ощущение, когда чувствуешь любого человека своего клана, как собственный палец. Кстати, и в Викторе Сергеевиче Розове меня это всегда поражало – еще с тех пор, когда он выстроил свою первую огромную дачу, где паслись примерно пять процентов всех жителей Костромской губернии, являвшихся его родственниками. Вот так и Женя – у него очень развит этот инстинкт. Он очень любит радовать ближних. Кстати, это распространяется и на меня.
