— И это все?
— Еще нужен огонь. Выпариваешь, соскребаешь со стенок котла, разводишь с пресной водой, тщательно размешиваешь, снова выпариваешь. Примерно так. Соотношение и остальные нюансы для меня полнейшая загадка. В итоге получается подобие антибиотиков. А они, сам знаешь — основная проблема этого мира. Единственное, если сделать неправильно, получится сильнейший наркотик.
Я его не пугал: сам видел, как спрыгнул с катушек Киндер. И сколько бед в поселке он после этого натворил.
— Жадры, это, безусловно, замечательно, — начал рассуждать Старый. — Но с ними-то как раз проблем нет: у нас и своих эмоционалов парочка. Основной, и запасной, как парашюты, — его смех показался мне мерзким. — Пусть они с твоими и ни в какое сравнение. Но это как с выпивкой. В том смысле, что нализаться до самых бровей пивом можно так же легко, как и водкой, вопрос только в количестве. Кстати, а еще кто-нибудь знает, как получить вядель?
— Нас там было много, на юге, — пожал плечами я.
Убавляя себе цену, и в тоже время не раскрывая того, что технологией, и даже опытом в его получении обладает Дарья.
— Да, Теоретик, Лариса жалуется, что ты с ней не особенно ласков. Может, другую к тебе прислать?
— Меня она устраивает полностью. А можешь и другую прислать, — равнодушно сказал я.
Если начну настаивать, чтобы оставили Ларису, сделаю для нее только хуже. С ней не сплю, но в тоже время требую оставить — не сочтут ли они такое подозрительным? И тогда у девушки могут возникнуть проблемы. Согласен, самая большая проблема, что она вообще оказалась у перквизиторов, но зачем их добавлять?
— Ты настолько любишь Валерию?
— Настолько.
— Завидую ей! Нет, не из-за тебя самого, пусть ты даже вполне себе ничего парень.
— И почему тогда?
— Любишь ее так сильно, что даже в твоей ситуации ни-ни!
Наши с Ларисой разговоры перед сном стали в какой-то мере уже привычны. Еще бы, ведь которую ночь подряд нам приходилось спать в одной постели, благо что она достаточно широка. И все-таки, однажды проснувшись посреди ночи, я обнаружил, что обнимаю ее. А сама она утверждала, что поправлял на ней одеяло, которое, увы, но было всего одно. Наверное, в такие моменты мне снилась Валерия, иначе откуда такая забота?
— Все будет хорошо, Лара, и тебя обязательно полюбят также. Или еще сильней.
— А я?
— Что ты?
— Сама я смогу полюбить?
Откуда мне знать? Но ответа от меня и не требовалось.
— После всего того, что со мною случилось?
— Время лечит, — не оставалось ничего другого, как сказать банальность.
— Очень хочется на это надеяться. Только вряд ли.
— Это почему?
— Для начала нужно отсюда выбраться. Ты бы только знал, что мне пришлось пережить!
— Могу себе представить.
Одно было хорошо, что Лариса даже не всхлипнула. Хотя могла бы и расплакаться, судя по голосу.
За последнее время девушка немного оттаяла. В том смысле, что не вела себя как манекен, который умеет ходить и отвечать на несложные вопросы. Во всяком случае, когда мы оставались наедине.
— Ничего ты не можешь! Гардиан был жестким и гадким, и вообще извращенец. Но он был один. А затем началось! «Ларочка, я тебе в карты проиграл, так что все, теперь у тебя другой господин. Слушайся его как меня, а иначе…» Знаешь ведь, Игорь, что тут с людьми делают.
— Ты про модов?
— Именно! Насмотрелась я на них. Как будто и человек, но только в глаза заглянешь, а там пустота. Самая настоящая. Ни мысли, ни эмоций. И лицо как маска. И это поначалу. А дальше вообще ужас. Обычно у них все внезапно случается. Как будто такой, как и обычно, и вдруг начинает корежить. Судороги, судороги, судороги! А лица! Какие у них становятся лица!
И мне сразу вспомнилось увиденное рядом с Вазлехом, в одной из горных долин.
— И что тогда с ними делают?
— Убивают, что же еще? Но вначале сгоняют всех, чтобы на них полюбовались, и прониклись, так сказать. Сатрап, это тот, которому Гардиан в карты меня проиграл, еще более-менее нормальный был. Жестокий, и от него пощечины дождаться — в любой миг. Без всякой причины, просто ему захотелось. А потом он подарил меня Тихушнику, — Ларису явственно передернуло. — Напоят какой-то гадостью, благо, что после нее мало что помнишь, и начинается! То одно лицо над собой видишь, то другое, а чаще совсем не лица. Надеюсь, понимаешь, о чем говорю.
Я понятия не имел — чем остановить внезапную исповедь девушки. Да и не стоило ли ее останавливать, ведь так для нее будет лучше.
— Ну и как я смогу теперь кого-нибудь полюбить?!
— Время лечит, — повторился я.
Очень хотелось надеяться, что придет оно, когда мне удастся вылечить всех перквизиторов. Самым кардинальным образом, который избавляет от любой болезни — телесной ли душевной, и даже от обеих сразу.
Меня заставил проснуться толчок в плечо. А также ладонь, зажавшая рот. Еще не открывая глаз, я ухватился за чью-то руку, собираясь ее заломить, когда смутно знакомый голос, который был едва слышен, сказал.
— Тихо-тихо, успокойся, свои!
— Ты как здесь?! — удивление было настолько сильным, что даже не позволило закончить фразу?
Еще бы нет — человек, который меня разбудил, был тем самым Виталиком, для которого Борис выбрал кличку Бобер.
— Ножками, конечно же, ножками. Потихонечку так, чтобы никто не слышал, и не увидел.
Ответ был не полным, но даже по нему становилось понятно, что он не в плену, а сумел каким-то образом пробраться в долину. И тогда мне едва не стало смешно: строю планы, как сбежать, и тут приходит Виталик. Зашевелилась во сне Лариса, дернулась, сбрасывая с себя одеяло, чтобы обнажить ноги куда выше колен. Мы оба замерли, дожидаясь, когда дыхание девушки снова станет ровным.
— А это кто? — наконец, шепотом спросил Виталий.
И тут мне не пришло в голову ничего лучшего, как ответить.
— Это совсем не то, о чем ты подумал.
— Теоретик, да ни о чем я не думал! Я тебе что, жена?! Твоя жизнь — твои правила, — фыркнул он, случайно или намеренно утешив слегка измененным лозунгом, под которым и прошла первая манифестация представителей ЛГБТ.
Следом фыркнул я, подумав, как прошу его — «Ты только ничего Лере не говори!» Затем снова, живо представив его рассказ, когда он вернется к нашим. «Думал, застану нашего Теоретика в застенках, прикованного ржавыми цепями к стене. Всего измученного пытками, но не сломленного, и все с таким же огненным взором: «Врете, окаянные перквизиторы, не сломать вам меня!»
— А он?
— Когда пробрался в его апартаменты, Теоретик как раз на какой-то красотке пыхтел. А она кричит ему: «Так мне и надо, проклятой перквизиторше!» Едва уломал со мной поговорить, за ноги с нее пришлось стаскивать»
