Виалла налила ему настойки, капнув туда спирту. Поблагодарив, Ралд отпил чуть-чуть, отметив про себя, что настойка, как и все в теломирном бытии, потеряла вкус. Виалла принялась рассказывать о том, что узнала от самого Дитра, от журналистки Одоры и хронистки.
– Я плохо в этом понимаю, но они говорят, что случай парадоксальный. После смерти человека все его добро и зло…
– Уходит во всемир, – шепотом повторил за ней Ралд.
– …и растворяется в силах всемирных, – кивнула она, – дабы вечными скорбью и светом быть среди живых…
– …одушевляя мир телесный.
– Парадокс в том, что всемирная суть Ребуса никуда не ушла, – Виалла нахмурилась и отпила воды, потому что эритровой бодрящей настойки беременным женщинам не полагалось.
– Не ушла? – тупо переспросил Ралд.
– Осталась здесь, гниет и разлагается – как мертвое тело.
Ралд ничего не понимал. Он был законником. Если ты нарушаешь законы всемирные и телесные, ты предстаешь перед судом. Есть запредельный смысл в том, что любой закон существует не только ради того, чтобы не столкнуться с Ралдом и его Обвинительной бригадой. Запредельными смыслами же занимались ученые-всемирщики. Виалла, сколько он ее помнил, занималась охранными котами – огромными пуховыми облаками с убийственными зубами и когтями, которых зоологи брили в теплые дни, чтобы тем было не жарко. Виалла знала о законах чуть меньше, чем сам Ралд.
– Я что-то помню по теории всемирной силы, чему нас учили на зоологическом – о том, почему недопустима жестокость даже к неисправному животному. Пытать человека или животное – это нарушение различных законов теломира с различными же наказаниями, – она задумчиво посмотрела в окно во дворик, где механическая лейка ездила по маленьким рельсам над клумбой, орошая цветы водой. – Но для всемира это одно и то же. Вот все, что я помню. Как можно быть таким, что после смерти даже всемир тебя не принял?
– А он туда стремился? Ребус туда стремился? Чего он вообще хотел?
– Подожди, я принесу, – Виалла подняла указательный палец, что-то вспомнив. Она быстро поднялась, придерживая руками живот, и ушла в кабинет мужа, куда теперь пускала работать писательницу. Вернувшись со стопкой листов, Парцеса положила перед ним машинописный текст.
Наброски книги и тезисный план замелькали в уставшем мозгу Ралда бессмысленным чернильным водопадом, но кое-что он заметил.
– Труды Ребуса? Где вы их нашли?
– Там же, где и вы нашли письма Крусты, адресованные ему, – Виалла от напряжения больше не могла сидеть и встала, положив кисти рук на спинку стула. – Там же, где вы нашли его портреты институтских времен – в его личных вещах в тайной обсерватории.
– Полиция плохо искала, ты хочешь сказать? Твой Дитр плохо искал?
– Он искал другое. Поэтому ему бы в голову не пришло просматривать старогралейские каракули. Но благодаря твоим ищейкам, которые нашли портсигар, и Церусу, который перевел гравировку, стали понимать, что это не перепечатки старых книг, а оригинальные творения Ребуса. Он создал специальную печатную машинку со старогралейской раскладкой, чтобы это все писать. Книги прислала Реа – и сейчас вместе с хронисткой и Церусом мы занимаемся текстами.
Ралд подумал было, что это может быть пустой тратой времени и результаты заинтересуют лишь ученых-всемирщиков, к числу которых относился Ребус. Ребус был ему непонятен – он мог бы давно узурпировать власть в Конфедерации, мог бы разрушить её, чтобы страна снова стала несколькими агломерациями, но он этого не делал. На протяжении почти пятидесяти лет Ребус устраивал серии убийств, поджогов, взрывов, а потом залегал на дно – видимо, лишь затем, чтобы в письме отчитаться о проделанном Равиле Крусте. Он курсировал по континенту, он мог быть в нескольких местах одновременно, что ставило в тупик следователей. Он поменял десятки убежищ и штаб-квартир, но все его вещи нашлись в одной обсерватории, которую даже всемирщики с обостренным чувством тьмы не могли прощупать на что-то незаконное. Однажды, еще будучи курсантом, Ралд высказал свои мысли товарищам, на что второкурсник с задумчивым лицом, которого Ралд тогда еще не знал, тихо ответил ему:
– Потому что если Ребус достигнет какой-либо цели, его жизнь потеряет всемирный смысл. Окончательная власть – это покой стремлений. Ребус никогда не стремился к покою.
Через десять лет тот парень с задумчивым лицом был уже старшим помощником шеф-следователя по делу Ребуса. Он редко общался с прессой, но однажды выступил с определенным заявлением, которое несло определенную цель. «Рофомм Ребус, – сказал прессе Дитр Парцес, – недочеловеческий извращенец, сосредоточение всемирной пустоты. Когда огонь сжигает воздух, остается лишь вакуум – этого и добивается Рофомм Ребус. Им движет страх перед наполненностью, и лишь это питает его примитивный и жестокий рассудок, когда он сжигает все вокруг».
Рофомм Ребус, чего бы он ни боялся, принял оскорбление с открытой душой. С тех пор все остальные объекты – будь то посольство Доминиона или оружейный цех – отошли на второй план. Главным для него стал Дитр Парцес. Дитр продолжал бить в цель провокациями, и в адрес Ребуса неслись такие слова как: «заурядный маньяк со всемирной претензией, душевно неполноценный, горелый кусок ничем не подкрепленного высокомерия». Дитр не гнушался даже словечек из рабочих кварталов, а однажды по согласованию с шеф-глашатаем газеты опубликовали его портрет, где Дитр с деланой ухмылкой изображал крайне неприличный жест – кольцо из указательного и большого пальцев, а к рисунку прилагались подписи на варкском и гралейском, куда, по мнению полиции, следует отправиться омму Ребусу. И постепенно террорист забыл, что в мире вообще есть что-то и кто-то, кроме Дитра Парцеса, которого назначили шеф-следователем по его делу.
Ребус в ответ старался бить туда, где больнее Дитру, потому что тот каждый раз от него ускользал с той же ловкостью, с какой сам Ребус умудрялся сбегать от конфедератской полиции, милицейских войск Доминиона, общественной гвардии Гралеи и других силовых структур со всего цивилизованного мира. Вместе с родней Дитра Парцеса сгорел дотла рабочий квартал, а место прежнего шеф-следователя, старшего друга и наставника, Дитр занял после его насильственной смерти, которую организовал чужими руками Ребус. Семья Андры Реи пошла по миру из-за манипуляций в Доме Бумаг, которую устроил последователь Ребуса. Чудом лишь он не обратил внимание на Виаллу – или же она выжила благодаря собственной осторожности, заставлявшей ее вне работы держаться подальше от охранных котов.
«Почему он? – спрашивал себя двуглазый, остроумный и любимый на всех попойках Ралд. – Откуда он знает, что думает Ребус, что он сделает и куда будет бить?» В нем боролись уважение к этому замкнутому человеку Дитру Парцесу и желание назвать его выскочкой. Но Парцес не любил внимание, и прессу он использовал лишь как инструмент борьбы с Ребусом, который почти что перестал быть международной проблемой и стал личной проблемой его, Дитра.
Ребус умел находиться в нескольких местах одновременно. Он не уважал ни огнестрельное оружие, ни динамит. Он взрывал и поджигал, лишь протянув изуродованную руку в омут всемирной мощи и дернув за нужную ему ниточку. Чтобы пытать, ему не нужно было ни острия, ни тяжести, ни воды – его воля резала сознание жертвы, давила на забытые страхи и заставляла захлебываться в безысходности. Ребус постиг примитивное и повернул всемирные силы вспять, наперекор телесному прогрессу.
