Он провел Дитра по насыпной тропинке вдоль клумб с низкорослыми вечнозелеными растениями, которые прекрасно себя чувствовали даже в прохладные дни начала года. Водосвинка грациозной трусцой припустила за ними. Проводив Дитра в гостиную, мажордом осмелился покоситься на сверток в руках ночного гостя, но ничего не сказал. Минуту спустя он возвратился в сопровождении статного молодого мужчины, который уже успел переодеться ко сну и для приличия накинул на широкие плечи шелковый халат. Мажордом растворился в одной из комнат, а Урномм Ребус, поздоровавшись с Дитром одним лишь словом, уселся напротив, закинув ногу на ногу, и вперился в него своими темными глазами с опущенными книзу густыми короткими ресницами.
– Я пришел к вам, чтобы вернуть вам это, – Дитр кивнул на сверток, лежащий около него на диване. Ребус недоуменно поднял бровь, и Дитр пояснил: – Это ваше. От Лирны Сиросы.
– Вот как, – сказал Ребус, водя длинным пальцем по губам. – Стало быть, от Лирны Сиросы. А где она сама?
– Мертва, – просто ответил Дитр.
Урномм гибким движением поднялся с кресла и подошел к свертку. Дитр сжал кулаки, потому что тень в нем рвалась наружу, желая сжигать, терзать и давить.
– Младенец, не вызывающий отвращения, – признал Урномм Ребус, разглядывая маленькое осмысленное лицо, показавшееся из свертка.
– Весьма красивый, – напряженно согласился Дитр, который еще не до конца унял ненавидящую тень. – Полагаю, будет похож на вас.
– Стоит на это надеяться, – стеклянно произнес Ребус, в котором тоже шла внутренняя борьба, правда, совершенно другого свойства. – Но вы поймите… Я не был женат на этой женщине, его матери. Мы даже не… как это вам объяснить?
– Я знаю, что у вас не было телесной связи, омм Ребус, – перебил его Дитр. – К вашему сожалению или счастью, я знаю о вас многое.
Ребус, который уже взял сына на руки, прищурил свои красивые глаза. Он заговорил изменившимся, шипящим голосом:
– Я надеялся на конфиденциальность, господин-как-вас-там. Вашим приспешникам нужна была старая гралейская кровь – вы меня получили. Я надеялся, вы отстанете от меня навсегда. И в смерти его матери виноват не я, а лишь…
– Урномм, – устало вздохнул Дитр, – успокойтесь. Я не из Чистой Коммуны. Я из полиции. – Увидев, что Ребус совсем перепугался, Дитр принялся торопливо объяснять: – Я не на задании, а действую по собственным мотивам – только не спрашивайте меня о них. Если б я мог спасти Лирну Сиросу, я бы обязательно это сделал. Но у этого ребенка есть только вы.
– Но ведь… – сипло начал гралеец, стыдясь того, что хочет сказать. – Меня сватают уважаемой молодой даме из варкской семьи, у нашего рода есть репутация, а этот ребенок… он же незаконнорожденный, и даже если я признаю его, то связь с сектантами… репутация моей семьи…
Дитр понял, что злость, вскипевшая вдруг в нем, принадлежит ему и только ему, и тень здесь ни при чем. Это напоминало желание подбить глаз Ралду Найцесу, только было гораздо свирепей.
– Трус! – рявкнул шеф-следователь, опустив кулак на подушку. Водосвинка, по-хозяйски лежавшая на диване, возмущенно хрюкнула и вскочила.
– Нет, я не…
– Вы просто изнеженный трус, Ребус! Я всегда считал, что гралейцы – при всех ваших смешных недостатках – храбрые люди, которые готовы жертвовать собой ради своих земляков. А вы не хотите признать родного сына! Его мать просила у вас помощи, верно? Когда сбегала от мракобесов из своей Коммуны – она просила вас помочь ей? А вы откупились от нее из страха, что вскроется ваше участие в ритуале. Вы просто…
Ребус отступил от него на шаг и чуть не споткнулся о передвижной столик, и оттого стал еще крепче прижимать к груди сверток.
– Да перестаньте же вы! – прошептал он. – Вы явно из другой среды, вам не понять…
– То, что вы жалкий тип, понятно даже такому не обезображенному репутационными соображениями человеку, как я, – парировал Дитр.
Они оба умолкли. Ребус сел в кресло, не выпуская из рук сына. Он хмурился, рассматривая младенца, но мало-помалу напряжение сходило с его бледного лица. Водосвинка подошла к хозяину и ткнула его носом в колено, требуя, чтобы ее чесали под подбородком. Ребус поднес сверток к морде грызуна, и зверь мирно обнюхал младенца.
– Красивый, да, Гафель? – сказал он питомцу. Подняв взгляд на Дитра, Урномм Ребус спросил: – У него есть имя? Или только моя фамилия?
– Есть. Его мать оставила записку дому сирот о том, что ребенка зовут Рофомм Ребус.
– Хорошее имя, – одобрил отец, поглаживая сына по лицу своим белым пальцем. – Перед тем как уйти, она спросила меня, как будет звезда по-гралейски. Я ответил, что «рофе». Так вот к чему это было. Хорошее имя.
Дитр ушел от него, так и не представившись. Он уходил от него даже не взяв обещания вырастить сына достойным человеком, ему казалось, что сделал он все на свой страх и риск. Выйдя за калитку, он пошел по спящему поселку – прямиком туда, где начинались золотые нити, зовущие его нестись вперед со скоростью мгновения.
* * *
Дитр не стал переноситься на семьдесят лет вперед, решив, что хватит и сорока. Поселок Марил больше не был поселком, а особняк Ребусов разросся вширь и ввысь огромным строением.
Снова было тепло, а людей стало куда больше. Особняк Ребусов не был жилым зданием, а по обеим сторонам от ворот стояли охранники с ружьями. Они были одеты в незнакомую Дитру форму – их одежда напоминала одновременно гралейские кафтаны и полицейские плащи, на голове у них были серые береты с голубой звездой. Молодой человек, оттолкнув Дитра, быстро прошел к воротам. Охранник остановил его и потребовал что-то на гралейском языке. Молодой человек достал личник, охранник изучил документ, вернул владельцу и растворил калитку. Кругом говорили и на варкском, и на гралейском, обоих языков звучало поровну. Городок находился на границе двух стран, но Дитр знал по Виалле и покойному коллеге Коггелу, что диаспора спокойно между собой разговаривает на родном языке. Здесь же были не только гралейцы, судя по лицам, но и варки.
– …я изучала мнение масс, и листовки… – говорила одна из девушек, гурьбой пробежавших мимо Дитра.
– Не масс, а граждан, – поправила ее коллега.
Галдя, глашатаи побежали к уличному продавцу холодных сливок и принялись наперебой заказывать себе лакомства у лоточника. Несколько мужчин с чертежными досками мрачно выходили с территории особняка, и один из них нервно схватил за локоть молодого человека, который позевывая шел им навстречу и вытаскивал личник.
– Огел, где макет?
– Ой, отстань, сроки еще…
– Сроки горят! – рявкнул мужчина и всучил ему чертежную доску. – Чтоб красиво было, а не как обычно.
Творилось что-то странное. От гралейского духа Марила не осталось и следа. Перед Дитром расстилался очень прогрессивный и очень безликий город, который лишь по теплолюбивым растениям можно было принять за северное поселение. Механическая лошадь – одна из тех, что в Гоге таскала самые неприятные грузы или возила излишне буйных пассажиров вроде детей, была запряжена в каретный поезд. Экстерьеры вагонов уже начали использовать в коммерческих целях, однако Дитр впервые видел такую странную рекламу. «Выбирай, избавляй», – гласил первый вагончик. «Голосуй, освобождай», – было написано на втором. «Всемирная государственность», – сообщали крупные буквы на третьем.
