Николай Семенович Лесков
Николай Семёнович Лесков (4 (16) февраля 1831, село Горохово, ныне Орловской области — 21 февраля (5 марта) 1895, Петербург) — писатель, который превратил народную речь в литературу такой силы, что критики до сих пор говорят о «лесковском сказе» как об отдельном явлении. Он родился в небогатой дворянской семье: отец — чиновник судебного ведомства, мать — женщина редкой наблюдательности и памяти. Гимназии Лесков не окончил — и это, пожалуй, к лучшему: вместо академической резьбы по слоновой кости ему досталась живая Россия с её людьми, говорами, мастерством и упрямой правдой.
Юношей он оказался в Киеве, служил в казённых палатах, впитывая на ходу бюрократические нравы и человеческие характеры. Затем судьба свела его с англо-русской торговой фирмой: работа требовала ездить — и Лесков ездил, как будто наматывая на карандаш огромную карту страны. Волга, Урал, Поволжье, северные монастыри, старообрядческие скиты, ярмарки, степные тракты — всё это стало его университетом. Там он научился слушать: плотников и купцов, ямщиков и иноков, лекарей и умельцев, — и позже дал им в книгах такой голос, что страницы зашумели человеческой речью.
В начале 1860-х он переехал в Петербург и вошёл в журналистику, подписываясь иногда псевдонимом М. Стебницкий. Романы «Некуда» и «На ножах» принесли славу и скандалы: Лесков не щадил радикальную интеллигенцию, но и официоз не жаловал. Он не любил фанатизм ни под какими знаменами, предпочитал здравый смысл и личную совесть. В повести «Леди Макбет Мценского уезда» — редкой по напряжению психологической драме — провинция вдруг заговорила языком античной трагедии. В «Соборянах» он с небывалой теплотой и придирчивой точностью нарисовал духовенство — не иконами, а живыми людьми. «Запечатлённый ангел» и «Очарованный странник» открыли читателю укрытую Россию старообрядчества и странничества — мир твердого быта и высокой внутренней воли.
А «Левша»? Эта сказка-притча о туляке, который подковал стальную блоху, — гимн ремеслу, языку и изобретательности. Лесков смеётся, но смеётся по-умному: за шуткой — боль о стране, которая умеет чудеса, но не всегда умеет их беречь. Его «праведники» — цикл рассказов о тихих героях — показывают иной тип святости: не громкую, а будничную, когда человек делает правильно просто потому, что иначе нельзя.
Стиль Лескова — разговорный, с прибаутками, приговорками, редкими словечками, но за этой пестротой стоит филигранная композиция. Он ухитряется быть и летописцем, и психологом, и фольклористом, не теряя темпа рассказа. Кажется, что он просто «болтает», а на деле — строит оптику, через которую виден характер эпохи.
Последние годы были неровными: цензура, болезни, необходимость зарабатывать очерками и фельетонами. Но круг читателей только ширился. Толстой высоко ценил лесковскую правду, Чехов — его языковое мастерство. Умер Лесков в Петербурге в 1895 году, оставив библиотеку сюжетов, которые и сегодня звучат свежо. Его проза — как хорошо отлаженный механизм: щёлк — и начинает работать моральный маятник, заставляя нас соизмерять силу таланта со силой совести. В этом — его долгая современность. И если российская словесность — это река, то Лесков в ней — тот бурный перекат, на котором вода становится слышной.