Онлайн книга «Грани сна»
– Это правда? – спросил он. – Да, да. – Хм. И как раз именно вы разрабатываете прибор для уличения людей во лжи. Это оригинально. Что же вы такое предсказали? – Я не уполномочен об этом говорить. – Поверьте, – вмешался Ветров, – это так. Товарищ Гроховецкий заранее сообщил нам о некоторых политических событиях, знать о которых не мог. – Это что, какие-то тайные события? – Нет… Они известные, но не надо, чтобы кто-то узнал о нашем источнике информации. Ну, то есть… что мы заранее знаем то, чего они там ещё не знают сами. – Он приложил руку к груди: – Поверьте, профессор, это не из недоверия к вам. Просто посмотрите, нет ли особенностей в мозгу данного товарища. – «Данного товарища», – фыркнул Лавр. – И ты учился в Литературном институте! Ветров замолчал, набычился, повращал глазами и спросил сурово: – А откуда ты… Кто тебе сказал, где я учился? – Во сне увидел. – Так… Похоже, ты нам не всё рассказал о своих снах. – Это мои сны, и я не обязан рассказывать о них. Ты знаешь, почему я к тебе обратился, но здесь не место это обсуждать. – Да, помню, как же. Это… эээ… простите, профессор, что опять темню. Это некоторые нехорошие события в будущем. Товарищ хочет их предотвратить. Профессор хлопнул себя по коленям и встал. – Мне ваши тайны не нужны, – сказал он. – Мы занимаемся тайнами мозга! Изучим и вас, товарищ! Если в структуре вашего мозга есть особенности, мы их найдём. Он заложил руки за спину и, прохаживаясь по кабинету, прочитал им лекцию об устройстве главного «думательного» и управляющего органа человека. – Кора головного мозга имеет неодинаковое строение в различных своих областях, – говорил он. – В гомотипической коре взрослого человека различают шесть слоёв, расположенных один под другим. Они показывают некоторую вариабельность своего строения в различных областях гомотипической коры, но, в целом, одинаковы, что у простого солдата, что у Наполеона. Лавр улыбнулся: – Это обнаружил ещё Вик д’Азир. – Кто такой? – спросил Ветров. – Анатом французский. Описал строение мозга, когда Наполеон ещё был никто. Хотя уже и родился на свет. Недалеко ушла наука за сто пятьдесят лет! – Достаточно далеко, – возразил профессор, – если полоски белого вещества, обнаруженные в коре затылочной доли мозга, назвали его именем. – Кого? Наполеона? – не понял Ветров. – Нет, Вика д’Азира… В отличие от него, мы теперь знаем, что все слои мозга – и цитоархитектонические, и в ещё бо́льшей степени миелоархитектонические, делятся на подслои и весьма изменчивы в различных участках коры. Мы имеем богатый инструментарий для изучения слоёв, подслоёв и прочего… Ну, вижу, вам это скучно. Идёмте, познакомимся со специалистом, который займётся вами. Специалист, по словам директора, был известен в учёных кругах – а возраста ему, подумал Лавр, вряд ли больше сорока. Звали его Петром Кузьмичом. Он, как и директор, не поверил россказням Ветрова, но виду не подал: надо исследовать – значит, сделаем. Когда директор ушёл, предложил перейти в свето– и звукоизолированную лабораторию, объяснив, что там и происходит самое научное таинство. Спросил у Лавра, голоден ли он – услышав, что нет, не голоден, удовлетворённо кивнул. Ветрову он велел оставаться снаружи, и пока его помощницы Лена и Наташа готовили Лавра к действу, о чём-то, было слышно, бурчал там с ним. Помощницы же, уложив Лавра на кушетку, споро надели на его голову специальную шапочку с электродами-антеннами, соединёнными с самим прибором – электроэнцефалографом. Улыбнувшись, Наташа сообщила, что сигналы, идущие с коры его головного мозга, попадут в этот прибор, а уже он преобразует их в графическое изображение, этакие волны, причём волны она изобразила руками. Лавр страдал, что так много драгоценного времени уходит впустую. Наконец, началось само исследование. – Сейчас мы проведём электроэнцефалографию вашего головного мозга, – ласково, как ребёнку, сказал доктор. – Дорогой мой! – попросил Лавр. – Encephalon и так уже переводится на русский язык, как «головной мозг». Давайте обойдёмся без лишних слов. – Для человека, не знающего, что такое гипоталамус, вы слишком самоуверенны, – прищурился Пётр Кузьмич. – Я знаю, что такое гипоталамус. – А, так вы подкованный товарищ. – Угу. «Подкованный товарищ». Сегодня у меня день лингвистических сюрпризов. При чём тут гипоталамус? Важнее посмотреть гиппокамп. [100] – Меня особо просили понаблюдать время сна. При переходе ко сну нейрональные функции становятся иными, доминировать начинают медленные колебания, а альфа-ритм исчезает. Вы это, конечно, знаете? – Догадываюсь. А наверняка я знаю, что толку от этих опытов не будет. – Посмотрим… Несколько раз приезжал он на эти сеансы. Мог бы, конечно, рявкнуть на Ветрова, да и отказаться, но, по правде, ему самому было интересно. Вдруг что и впрямь получится! Активность его мозга замеряли в бодрости и во сне, утром и вечером, в спокойствии и после умственного напряжения (попросту, забалтывали до изнеможения, а потом подключали к прибору). Чуда не произошло. Всё было, как обычно: альфа-ритм во сне исчезал, тета– и дельта-ритмы в любом случае показывали норму; бета-ритм колебался с нужной частотой, но альфа-колебания, как и должно быть, перекрывали его амплитуду. В прошлое он, валяясь на этой кушетке, не провалился ни разу, хотя сны иногда видел наипричудливейшие. То он глядит на море, сидя в пещере; то вдруг видит, как у того же моря Ветров стоит и рассматривает греческую амфору. Особенно запомнился сон про какую-то школу. Будто он идёт по пустому коридору, окна закрыты, но в щели дует холодом. Пахнет подгоревшей гречневой кашей. Из-за дверей слышны голоса детей, отвечающих урок. Он заглядывает в один из классов. Дети, увидев его, встают и хором говорят: «Здравствуйте». Стенгазета с заголовком «К свету знаний», запылённый выцветший кумач [101] «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Почему-то Мими в окружении школьников сиротского вида: одеты одинаково, и одинаково стрижены. Склонила к плечу свою изящную головку, на губах улыбка… |