– Пожалуйста, я больше не могу, – прошептала Матильда, – мне нужно, чтобы это прекратилось, мне нужно, чтобы все это прекратилось.
Она посмотрела ему в лицо, задаваясь вопросом, насколько хуже Оливер может сделать ее жизнь, какими еще трупами он будет преследовать ее, сколько еще ее магии он оторвет. Ее душа чувствовала себя так, словно она была пронизана дырами, и все, что Оливер причинил ей, разбило и ушибло то, что от нее осталось.
– Ты знаешь, как все остановить. Просто скажи эти слова, и все закончится.
– Ты победил, – прошептала она, стыд и отчаяние сжали ее грудь, когда она произнесла эти слова.
Оливер улыбнулся и приложил руку к уху.
– Извините, я не совсем расслышал.
Матильда смотрела, как слеза скатилась с ее щеки и упала на пол. Она зажмурилась и прикусила губу, сдерживая слезы, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я сказал, ты победил. Ты можешь забрать книгу.
– Хорошая девочка. Хотя я буду скучать по всему этому веселью, которое у нас было, а ты?
– Пошел ты, Оливер, – Матильда сжала дрожащие руки, – приходи ко мне завтра, и ты сможешь забрать его.
– Я знаю, что ты действительно любишь меня, – сказал Оливер, подмигивая ей, – это свидание, увидимся завтра.
Глава 38 
Серые облака высосали цвет с неба, и запах костра, который раньше вызывал воспоминаний об отце, просто заставил Матильду почувствовать тошноту. Всю дорогу домой она шла, засунув руки под мышки после встречи с Эшли, и только теперь, подойдя к калитке своего сада, убрала их.
Они наконец перестали дрожать.
Она взглянула на небо, ее сердце было таким же серым, как облака. Как она оказалась в такой ситуации? Почему она влюбилась в Оливера? Он не использовал любовное заклинание, но то, как он манипулировал ею, заставило ее почувствовать, что у нее отняли свободу воли, как она делала это со многими другими людьми на протяжении многих лет. У нее были шрамы, как доказательство ее собственного проступка, но она никогда не думала о смерти или о тех разрушениях, которые Оливер обрушил на нее. На что он будет способен, когда она отдаст ему гримуар?
Матильда остановилась как вкопанная, прикусив губу и прогнав эту мысль прочь. Что бы это ни было, оно больше не будет нацелено на нее, и она сможет просто жить своей жизнью. Ее жизнь без страха и магии.
Она волочила ноги, когда проходила под аркой и шла по камням по траве. В кухонном окне послышалось движение, и она прибавила скорость, не сводя глаз с Лотти, которая стояла на кухне и смотрела на свой живот. Матильде не хотелось объяснять, почему прогуливает школу, и она не могла смотреть матери в глаза, зная, что та собирается сделать с семьей. Что ребенок не познает радости, дунув на одуванчик и с удивлением наблюдая, как ее мать управляет ветром, чтобы снова собрать его пушистые семена в единое целое, или вглядываясь в падающие листья предсказывает погоду перед тем, как отправиться на пляж.
Ребенок не будет знать об этих вещах, но и она не будет знать боли.
Матильда засунула руки в карманы и поплелась по усыпанной гравием дорожке. Каркнула ворона, и Матильда подняла глаза от своих ног, резкий вдох пронзил ее легкие. Живая изгородь из черной ежевики, которая росла перед ее оранжереей, утроилась в размерах и проросла ветвями, которые узлами тянулись к крыше. Здание выглядело как один из тех пиратских кораблей в смертельных объятиях гигантского кракена, но не это остановило Матильду на ее пути.
Нанна Мэй сидела на скамейке перед оранжереей, сгорбившись, с сотней лишних лет, давивших на ее дрожащие плечи. Матильда уронила сумку и подбежала к ней, присев у ее ног, когда она посмотрела в лицо старушки, слезы терялись в следах ее морщинистой кожи.
– Нанна Мэй? – прошептала Матильда. – Нанна, в чем дело? Что случилось?
Налитые кровью глаза ее бабушки встретились с глазами Матильды, затем она снова опустила взгляд на свои колени. Матильда проследила за ее взглядом и уставилась на фигурку, зажатую в ее руках, нахмурившись, пока не поняла, что это было, а затем прикрыла рот рукой, ее собственные глаза наполнились печалью, когда она поняла горе своей бабушки.
Крошечное оперенное тельце Джинни, любимой птички Нанны Мэй, покоилось в перепачканных землей руках ее владелицы, его некогда ярко-красная грудь потускнела, как будто кто-то потушил огонек.
Матильда протянула руку и провела указательным пальцем по его гладким коричневым перьям, тихий всхлип вырвался у нее изо рта при виде холодного безжизненного тела. Вся его голова была покрыта желтым воском, застывшие капли которого запеклись на шее.
– Злая Тилли, – прошептала Нанна Мэй, поднося птицу ближе к лицу Матильды.
Матильда закрыла глаза, смаргивая теплые слезы, катящиеся по щекам, затем посмотрела на бабушку.
– Мне очень жаль, Нанна. Мне так жаль, – сказала она, положив руку на мягкую щеку бабушки.
Она встала и взяла Джинни из бабушкиных рук, затем стянула шарф с шеи, не обращая внимания на холод, который обжигал ее кожу.
– Она может остаться здесь, со мной. Хорошо?
Ее бабушка кивнула и посмотрела, как Матильда завернула птицу в свой шарф, а затем отдала ей, прежде чем взяла лопату и начала копать на другом конце скамейки. Она глубоко вздохнула и посмотрела на бабушку, пока та работала.
– Ему это с рук не сойдет, – произнесла она, делая паузу, чтобы вытереть слезы, – я обещаю тебе.
Похоронив Джинни, Матильда проводила Нанну Мэй в теплую кухню, где усадила ее за стол и заварила чайник чая. Ее мать вошла как раз в тот момент, когда Матильда насыпала молотый порошок валерианы в заварку для чайных шариков, и Матильда объяснила, не раскрывая подробностей, что Джинни ушла. Она оставила ее с Лотти и поспешила обратно в холод, в кривые распростертые объятия леса.
Матильда бежала так далеко, как только могла, ее разум лихорадочно перебирал события последних нескольких часов, дней и недель. Она не могла отдать Оливеру их гримуар, только не после того, как обнаружила, что Нанна Мэй оплакивает своею драгоценную Джинни. Оливер, возможно, воспользовался магией Матильды и терроризировал ее каждую минуту, но то, как испугалась Матильда, было ничто по сравнению с печалью на морщинистом лице ее бабушки. Девушка никогда не позволит Оливеру забрать что-либо еще у ее семьи.
Ей нужен был план, как остановить его, но сначала ей нужно было кое-что сделать. Она притормозила и остановилась у подножия грузовика с толстым деревом, его ветви в знак солидарности тянулись к остальным деревьям. Она погрузила руки во влажную почву и начала копать.
Как только отверстие стало достаточно глубоким, она сняла лунный камень Айви с шеи и осторожно положила его в углубление, затем вытащила атаме из кармана и тоже опустила его в землю. Она засыпала яму, затем положила руки поверх земляной насыпи сверху.
