Онлайн книга «Осень цвета кофе»
|
– Шур, яд, которым отравили Костюкова, растительный? – Ну. Только он состоит из нескольких компонентов! И для того, чтобы сделать состав, надо хоть немного смыслить в ботанике. – Так она и смыслила. – Что ты имеешь в виду? – То, что она училась на учителя биологии в пединституте. – У неё экономическое образование! – Но год она училась на биолога. – Откуда ты это взяла? – Новогорский сказал. Наполеонов присвистнул и проворчал: – Оперативнику он этого не говорил. – Так тот, наверное, его об этом не спрашивал. – Кому могло прийти в голову задавать подобные вопросы? – Мне… – Разве что тебе. – Я так понимаю, что растения, из которых приготовлен яд, можно было найти в лесу или вырастить на собственной даче? – Правильно понимаешь, – неохотно согласился следователь. – Ты не спрашивал у экспертов: состав этот имеет цвет? – Он бесцветный. – Это упростило дело. – Нам? – Убийце! И ещё, Шур, эти чашки с гномиками: надо бы выяснить, сколько их было у Костюковых. Сколько осталось. И куда подевались недостающие. – Выясню. До следующего дня, вернее вечера, от Наполеонова не было ни слуху ни духу. Лишь около десяти вечера Шура ввалился в коттедж подруги детства. И был он не просто усталый, а измочаленный. Мирослава проводила его умыться, а Миндаугас сразу стал накрывать на стол. Однако Наполеонов, плюхнувшись на стул, заявил: – Ребята, у меня кусок в горло не лезет. Я прямо без задних ног. – Поешь хотя бы немножко, – ласково сказала Мирослава, – тебе ещё будут нужны силы. – Тогда, пожалуй, съем полтарелки куриного супчика и выпью чаю с кусочком пирога. – Вот и хорошо, – обрадовался Миндаугас. – Суп с петухом или с курицей? – неожиданно спросил следователь. – А ты с чем хочешь, Шурочка? – ласково поинтересовалась Мирослава. – С петухом! Мне потребуется задиристость и шпоры! – заявил Наполеонов. Перехватив взгляд Мирославы, Морис тотчас проговорил: – Так это и был петух. – Точно? – Точнее не бывает. – Ладно, поверю вам на слово, – пробурчал Наполеонов. Съев полтарелки супа, он потребовал добавки и сразу её получил. Потом он согласился съесть и второе – картофельное пюре с домашней котлетой. Завершил же трапезу Наполеонов, как и планировал, пирогом с курагой. Морису вообще удавались пироги, из чего бы он ни брался их печь. О работе Шуру никто не спрашивал, и он заговорил сам: – Чего вы молчите-то? – Мы не молчим. – Ладно, – снисходительно проговорил Наполеонов и почему-то устремил свой взгляд на кота, – ценю вашу деликатность. Кот, вероятно, расценил слова Шуры как комплимент, адресованный именно ему, потому что громко замурлыкал. Шура же перевёл взгляд на Мирославу и сказал: – Ты была права… Она не спросила в чём, и он продолжил: – Я сам съездил к Костюковым. Родители Анны уже вернулись из Турции. И я застал дома как раз тёщу Костюкова, Варвару Сигизмундовну, её я и спросил о количестве чашек. Она ответила, что изначально их было шесть штук. Две из них разбил Вадим Аркадьевич. – Она это видела собственными глазами? – Не совсем. Варвара Сигизмундовна сказала, что одну чашку зять нечаянно смахнул со стола при ней и она сама собрала осколки в совок и выбросила в мусорное ведро. – А какова судьба второй разбитой чашки, по версии тёщи Костюкова? – Варвара Сигизмундовна сказала, что вторую чашку Вадим ухайдокал поздно вечером, когда вся семья уже легла спать, поэтому и осколки он убирал сам. – А утром она видела осколки в мусорном ведре? – Она сказала, что ей не пришло в голову заглядывать туда. – Понятно. Поэтому мы смело можем предположить, что Костюков чашку в тот вечер не разбивал, а унёс её на съёмную квартиру. – Хотя я не могу понять, зачем он это сделал, – тихо проговорил Морис. – Привычка! – наставительно проговорил Шура и добавил: – И как сказал классик: «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она». – Хорошенькое счастье, – не согласился Морис, – быть отравленным из взятой тайком из собственного дома чашки. – Тебе этого не понять! – отмахнулся от него Наполеонов. Морис промолчал, но Шура, нередко домысливавший за других, расшифровал его как «куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд», – и довольно хмыкнул, не подозревая о том, что Миндаугас, планировавший в воскресенье печь «Наполеон», решил, что делать этого не стоит. – Оперативники обошли мастеров, изготавливающих ключи? – Да, и один из них сообщил, что такие ключи заказывала женщина. – Он описал её? – Да, описание подошло для Анны. – А фотографию Костюковой нельзя было показать? – Показали. – И что? – Он опознал её, – проговорил Наполеонов упавшим голосом. – Чего же ты такой недовольный? – Не могу никак догадаться, кого она могла нанять?! – Для чего? – Чтобы добавить в чашку яд! – Никого. Она сделала это сама. – Но как? Её же не было в городе! – Костюков всегда пил из одной и той же чашки. – И что? – Перед тем как уехать в санаторий, Анна вошла в квартиру и капнула каплю яда на дно чашки с гномом. Вот и всё. – Но он мог заметить! – Мог. Тогда бы сполоснул чашку и остался жив. Но он этого не сделал. – Из этой чашки могла выпить его любовница! – Велика утрата. – Что ты говоришь?! – Я имею в виду, с точки зрения Анны. Но она была уверена, что выпьет именно муж, так как он всегда пил из одной и той же чашки. – Помолчав, она добавила: – Поищите отпечатки её пальцев. – Поискали. – И что? – Нет их там. – Тогда будем исходить из того, что Костюкова была в перчатках. – Это и так ясно. – Рассуждаем дальше. Скорее всего, она ездила на съёмную квартиру ночью. Попробуйте отследить движение её машины ночью незадолго до отъезда в санаторий. |