Онлайн книга «Черные реки сердца»
Если Спенсер Грант и эта женщина застряли где-то, как надеялся Рой, они должны пребывать на идеальной территории для прослеживания «Стражем Земли-3». Бесплодная, ненаселенная пустыня. С полудня и до вечера субботы обнаруженные подозреваемые машины будут или изучены и определены, или включены в список для наблюдения, пока не окажется, что их пассажирами является нужная компания: мужчина, женщина и собака. После нескольких часов наблюдения за дисплеем во всю стену у Роя сложилось впечатление, что их часть мира с орбиты выглядит совершенной. Все цвета были мягкими и приглушенными, все формы — гармоничными. Иллюзия совершенства становилась более полной, когда «Страж Земли-3» наблюдал обширные, а не мелкие районы, и поэтому использовал меньшее усиление, и когда изображение давалось в инфракрасных лучах. Чем меньше улавливалось очевидных признаков человеческой цивилизации, тем ближе к совершенству казалась планета. Возможно, был смысл в высказываниях тех экстремистов, которые настаивали, что во имя спасения экологии население Земли должно быть любыми способами сокращено на девяносто процентов. Какова же будет жизнь в таком мире, где цивилизация превратится в ничто? Если такая программа сокращения населения была бы когда-нибудь осуществлена, Рой испытал бы глубокое личное удовлетворение, помогая ее проведению, хотя эта работа была бы очень изнурительной и подчас неблагодарной. День проходил, поиски беглецов как на земле, так и с воздуха не увенчались успехом. С наступлением темноты охоту придется прекратить до рассвета. И «Страж Земли-3» со своими глазами и методиками поиска оказался не более удачлив, чем люди, шагавшие пешком и летавшие в вертолетах. Хотя по крайней мере он способен был продолжать ночные поиски. Рой оставался в Центре спутникового наблюдения почти до восьми вечера, после чего отправился с Евой Джаммер ужинать в армянский ресторан. После вкусного, заправленного маслом салата и последовавшего за ним роскошного шашлыка из барашка они обсудили концепцию повсеместного и быстрого сокращения населения. Они представляли, как можно добиться успеха без нежелательных побочных последствий, таких, как ядерная радиация и стихийные бунты на улицах. И продумали несколько справедливых методов уничтожения, благодаря которым десять процентов населения выживут, чтобы воплотить менее хаотичную и намного более совершенную версию человеческой жизни. Они набросали возможную символику для движения за сокращение населения, сочинили вдохновляющие лозунги и обсудили, какой должна быть униформа исполнителей. Они были в состоянии высокого возбуждения к тому времени, когда покинули ресторан и отправились к Еве домой. Они могли убить любого полицейского, который имел бы глупость остановить их за превышение скорости в жилой зоне. Пятнистые, мрачные стены имели лица. Странные, застывшие лица. С мучительным выражением, видимые только наполовину, с разверстыми ртами, безответно вопиющими о снисхождении. Руки. Тянущиеся руки. Молчаливо умоляющие. Живописные картины, белые, как привидения, местами испещренные серыми и ржаво-красными, коричневыми и желтыми пятнами. Лицо к лицу, тело рядом с телом, иногда сплетенные вместе, но всегда выражающие просьбу, отчаяние нищих — умоляющих, заклинающих, молящихся. — Никто не знает… Никто не знает… — Спенсер! Вы меня слышите, Спенсер? Голос Валери эхом доносился до него в длинном тоннеле, где он брел между полудремой и настоящим сном, между отрицанием и принятием, между одним адом и другим. — Спокойнее, теперь спокойнее, не бойся, все о'кей, тебе просто снится. — Нет. Видишь? Видишь? Здесь, в катакомбах, катакомбах. — Это только сон. — Как в школе, в книгах, на картинах, как в Риме, жертвы, вниз в катакомбы, но хуже, хуже, хуже… — Ты можешь уйти от этого. Это только сон. Он слышал свой собственный голос, понижающийся от крика до шепота, несчастного плача: — О Господи, о Господи, Боже мой! — Вот, возьми меня за руку. Спенсер, ты слышишь меня? Держись за мою руку. Я здесь. Я с тобой. — Они так боялись, боялись, были одни и боялись. Ты видишь, как они напуганы? Одни, их некому услышать, некому, никто, кто бы понял, как напуганы. О, Иисус, Иисус, помоги мне, Иисус! — Пойдем, держись за мою руку, вот так, так хорошо, держись крепче. Я здесь, совсем рядом с тобой. Ты больше не один, Спенсер. Он держался за ее теплую руку, и каким-то образом она уводила его от этих слепых белых лиц, молчаливого крика. Увлекаемый силой этой руки, Спенсер плыл, легче воздуха, вверх из глубины, через темноту, через красную дверь. Не через дверь с влажными отпечатками рук на пожелтевшем от времени белом фоне. Эта дверь была целиком красной, сухой, покрытой слоем пыли. Она открывалась в сапфирово-синий свет. Черные кабинки и стулья, отделка из полированной стали, зеркальные стены. Пустая площадка для оркестра. Несколько человек, спокойно выпивающих за столиками. В джинсах и замшевом пиджаке вместо юбки с разрезами и черного свитера, она села на высокий стул у стойки рядом с ним, потому что обслуживали очень медленно. Он лежал на надувном матрасе, обливался потом и дрожал от озноба, а она была на этом стуле, как на насесте. Но они были на одном уровне, держались за руки и оживленно болтали, как старые друзья, а сзади шипела лампа Кольмана. Он понимал, что бредит, но не волновался. Она была такой красивой. — Почему ты приходил в мой дом в среду вечером? — Разве я уже не говорил тебе? — Нет, ты постарался уйти от ответа. — Хотел узнать о тебе. — Зачем? — Ты ненавидишь меня? — Конечно, нет. Я просто хочу понять. — Вошел в твою квартиру, гранаты влетают в окна. — Ты не мог уйти, когда понял, в какой я беде? — Нет, не мог позволить тебе погибнуть в канаве в восьми-десяти милях от дома. — Что? — Или в катакомбах. — После того как ты понял, что я в беде, почему ты полез в это дело? — Я сказал тебе. Ты мне понравилась с первого раза, когда мы встретились. — Но это было всего лишь во вторник вечером! Я чужая для тебя! — Я хочу… — Чего? — Я хочу… жизни. — У тебя нет жизни? — Хочу жить… с надеждой. Помещение бара куда-то исчезло, голубой свет превратился в мрачный желтый. Пятнистые и затененные стены имели лица. Белые лица, мертвые маски, рты, разверстые в беззвучном ужасе, молчаливо умоляющие. По электрическому проводу, спадавшему петлями, бежал паук, и его искаженная тень металась по пятнистым белым безобидным лицам. |