Красивые образы иногда создают ложные идеалы. А такие как Борман и Форстер убивают нацию в борьбе за ложные идеалы. Символы Балтики способны создать красивые образы. Романтика эпохи викингов сегодня очень популярна, из нее можно извлечь куда большее чем просто образы исторической фантастики.
Да и сама история Балтики по-своему замечательна. Ни одно другое пространство не создало такой динамики развития человеческого общества. Балтика вырвала из пространственно-временной бесконечности Средние века, создав их как время человечества. «Великое переселение народов» началось в горниле местных конфликтов. Какие ещё повороты истории способна выплеснуть Балтика?
Разные народы собрала она, но большинство из них символизировали море, корабль и вооружённый отряд, который был горазд разорить средневековый город, или привести к власти новую династию. На Балтике «народом моря» стали викинги или варяги, как их называли новгородцы. И только новгородцы. Варягами являлись все, кто приходил с Балтики, и для людей далёкой новгородской провинции не играло роли, кто они по национальности: даны, свены, руянские русы, ободриты-бодричи, ободриты-вагры, померане, курши, финны, норманны или представители десятков других племён и народов. Их всех объединили одним понятием, одним символом, одним мифом. И нам предстоит разобраться – что именно могло объединять этих разных людей. Впрочем, совсем не обязательно, что произойдёт это в рамках одной истории.
Глава 7.
Сага о Вороне, Годань, сентябрь 862 года
– Смотри, кикоти! – воскликнул Грид.
– Дикие гуси, – ответила ему Зося, провожая взглядом тревожный строй перелётных птиц. Крылатая рать волной пересекала небо, подбираясь к облакам цвета гусиного пера.
– Ну, да, я так и говорю.
– А почему кикоти? – спросила женщина.
– Потому что они кикают. То есть, шумят так грозно, жалобно и тоскливо одновременно.
– Пожалуй, – сказала Зося. – Интересно, а как разговаривает ворон? Как можно было бы отметить особым словом его крик? Ну ведь не карканье же, верно?
– Не знаю, – ответил Грид и увёл в сторону глаза. Зосе показалось, что в его поведении произошла какая-то перемена.
А Грид думал, что она не просто так спросила. Не просто так. А ещё он думал, что у каждого человека есть такое внутреннее пространство, в которое не должен вторгаться посторонний. В некоторых случаях не должен даже близко подходить. Тема ворона была для Грида как раз таким пространством. Эта женщина с теплыми волосами сейчас вторгалась туда, куда Грид не готов был её допускать.
Они шли по сухим дюнам, сваленным продувными ветрами, сцепившимися коркой окаменевшего песка. Молодые сосны царапали ветер игольчатыми зелёными лапами. Грид понимал, что молчание затянулось, что Зосе становится скучно. Её интерес к нему сейчас может потеряться в пустоте безответного молчания.
– Ворон гаркует, – ответил Грид, – он просто гаркует.
Зося с любопытством посмотрела на спутника.
– Я знаю, как разговаривает ворон, он гарковал со мной.
– Я тоже знаю, что он с тобой гарковал.
– Откуда? Откуда ты можешь это знать? – оживлённо спросила женщина.
– Просто знаю, и всё, – сказал Грид.
– Если ты всё это знаешь, объясни мне, что я здесь делаю и как мне вырваться отсюда?
Грид слушал её с двойным чувством – с одной стороны он мог воспользоваться её потерянностью и играть ею, другой – освободиться от неё раз и навсегда, сбросив эту женщину в горнило её страха.
– Испытание страхом, – заговорил Грид Вишня, – все познаётся через страх.
– Что? – не поняла Зося.
– Всё познаётся через страх, – повторил Грид, прибавив голоса, будто говорил для глухой. – Нами управляют наши страхи. Мы все чего-то боимся, даже не осознавая этого. Ты боишься нового для себя времени и пространства, хотя удивительным образом вписалась в них. Но разве ты была свободна от страха в своём времени?
– Это разные вещи, – возразила Зося.
– Почему?
– Потому что я знаю, как жить в моём времени, и не знаю, как живёте вы.
Грид покачал головой.
– Люди не меняются, меняются только обстоятельства. Коме того, человек привыкает ко всему. Здесь, должно быть, труднее жить, и нет того, к чему ты привыкла. Но здесь люди живут более открыто и честно: если уж любят, то любят до конца, на всю жизнь, а если ненавидят, то берутся за клинок и решают всё разом, – сказал он, почему-то не глядя Зосе в глаза. Она вздохнула.
– Интересно, что там у нас происходит?
– Я могу посмотреть, если хочешь, – неожиданно предложил Грид. Зося взглянула на него с любопытством.
– Только ни о чём не спрашивай. И ничего не бойся, – добавил он, не стал дожидаться её ответа и отошёл в сторону. Какое-то время он стоял отрешённо, ничего не различая опустошённым взглядом, потом побелел, припал на колено и завалился на бок. Она подбежала к нему, пытаясь понять, что происходит. Грид был уже без сознания. Он лежал на сухом песке, обратив лицо к небу, и почти прозрачная его кожа ожила чуть заметным сиянием. Этот нос и эти щёки, будто сваянные из белого мрамора и обтекаемо гладкие и холодные, обрели теперь какую-то особую выразительность.
Зося совсем потерялась в своих чувствах. Надо было что-то делать, но она зачарованно смотрела на Грида. Она дотронулась пальцами до его щеки, провела ноготками по мягкой бороде, совсем не такой как у нечёсаных, лохматых викингов. Ответно в нём робко возникла жизнь. Он зашевелил губами, очнулся и с удивлением посмотрел на неё. В небесной синеве этих глаз уже не было перелётных птиц и их тревожной кикоти. Грид окончательно пришёл в себя.
– У тебя новый штраф, Тротта прессует полиция, и ещё… Ты забыла в кухне на столе свой мобильник.
Зося не скрывала эмоций.
– Откуда ты всё это узнал? И про мобильник? Ты из моего времени!
Грид разочаровал её.
– Время – понятие относительное, – заговорил он в ответ, – там мгновения могут показаться часами. А что такое «мобильник» я не знаю. Уже не знаю. Там, у тебя, знал, а сейчас не знаю.
– И всё-таки, ты из другого времени!
Он поднялся с песка.
– Да, я из другого времени. Но моё время сейчас позади этой реальности, а не впереди неё, как твое. Хочешь, я расскажу тебе, что произошло со мной?
Он скинул на землю льняной шенс, какие носят все мужчины без разбора и возраста, предлагая Зосе на него сесть. Она увидела его тело, стянутое выразительным сведением мышц, гладких и собранных упругой силой молодости. Грид теперь не обращал внимания на свою спутницу, на её смущение и робость. Он погрузил себя в мысли, которым дал энергию потока.
– Сперва я расскажу тебе о мальчике из маленького города Славича, что упрятан на южном берегу Рана. Город этот утопал в тени душистых лип, над ним всегда светило солнце, и я не помню дня, чтобы случилось иначе, – говорил Грид, глядя куда-то в бесконечную даль. Зося слушала, совершенно потерявшись в этом образе молодого и сильного мужчины, неизвестно откуда возникшего в её сумасшествии. Нет не слушала, она поглощала его взглядом и душой одновременно. Грид уже околдовал её своим необъяснимым очарованием, и затягивал всё сильнее и настойчивее.
