Онлайн книга «Любовь без мандата»
– Радуюсь свободе. – Рано. У свободы много врагов, а дракон, даже порубленный на кусочки, может срастись. Зайдите ко мне после обеда. Как раз по этому поводу. …В приемной Гена обнаружил праздную Генриетту. Она грызла сушеные черноморские бычки, запивая пивом: в редакционном буфете, несмотря на полусухой закон, продавали баночное «Золотое кольцо» – редкость по тем временам. Большой кремлевский брат думал о журналистах. – На месте? – спросил спецкор, кивая на черную дерматиновую дверь. – Сегодня уже не будет. – А зачем вызывал? – Не знаю. Ждал тебя. Потом собрался и уехал. Ты-то где был? – Обедал. – Ты бы еще и поужинал. – А чего он хотел? – В командировку тебя отправить, – сощурилась Генриетта. – Опять? – Не опять, а снова. Не радуйся, не в загранку. – А куда? – Куда-то на Волгу. Бери! – Она кивнула на рыбешек. – Свежие. Исидор в Ялте купил. – Почему в Ялте? – Потому что вобла водится в Волге, а бычки в Черном море. – А когда он в Ялту ездил? – Когда ты в Париже гулял. Привези старушке воблочки – побалуй! Ты чего такой бледный стал? – Жарко… Гену словно ударили из-за угла: дома на подоконнике лежала связка бычков, привезенных женой из Ялты. Были они того же калибра и цвета, как те, что, причмокивая, ела Генриетта. Скорятин бегом вернулся в кабинет, позвонил в «Смену», и ему ответили, что Марины сегодня не будет – на задании. Обманутый муж все понял: купил водки и поехал к Ренату. – Мда, этого следовало ожидать, – произнес Касимов, когда вторая бутылка встала в строй опорожненной стеклотары. – Почему? – Первая любовь как первый бой. Захочешь – не забудешь… – Ты знал? – Мне еще Ленка говорила, как Маринка из-за него травилась. – Почему мне-то не сказал? – А что бы изменилось? Мне тоже докладывали, что Батукова со всеми дачными сосунками перетрахалась. Любовь, Геныч, слепа, глуха и глупа. Но пока не кончилась – штука приятная… – И что же мне делать? – Выпить. – А потом? – Трахнуть кого-нибудь. – Ты тоже так считаешь? – А кто еще так считает? – Тесть. – Хороший у тебя тесть. Береги его! Вызвать кого-нибудь? – Например? – Есть одна письмоноша. Не женщина – центрифуга! – А потом? – Потом будешь решать, так сказать, на холодную головку. У тебя сын. Ну, за атом на службе у человечества! – Да уж… – Помнишь у Веньки:
Двести на завтрак, двести в редакции,
Двести в подвале с бомжихой красивою,
Жизнь моя – ядерная реакция
С утреннею Хиросимою.
– А если я у тебя немного поживу? – спросил Гена, закинув в рот водку. – Живи. В тот вечер он, легко и радостно, не страшась тещиного херема, напился так, что мир стал смешным до неузнаваемости, шатался и звенел, как огромная потревоженная люстра. Появилась Центрифуга, выпила водки, посмотрела на двух неживых бойцов, помыла посуду, покачала головой и ушла. Из последних сил он позвонил Марине, хотел объявить, что все знает про Ялту, но смог лишь сообщить: это я… Жена посоветовала остаться у Рената, чтобы не попасть в милицию. По стране катилась война с пьянством: за отдых в вытрезвителе расплачивались партбилетами и должностями. Из «Смены» уволили корреспондента, уснувшего в сквере на лавочке после дружеской пирушки. Веня, возвращаясь навеселе от знакомых, пристал в метро со стихами к молоденькой пассажирке, его забрали, и Шабельский выручал соратника Бродского чуть ли не через ЦК партии. Но главное – Марина боялась, что муж напугает пьяным вторжением Борьку, и сын проболтается дяде Мише, а тот, как истинный «О. Шмерц», привыкший ябедничать Западу на СССР, стукнет Вере Семеновне на чуждого свояка-алкоголика. – А если я тут с женщиной? – перекатывая слова, как валуны, спросил Гена. – Пусть даст тебе на ночь аспирин, а утром крепкий чай. Адрес венерического диспансера возьми у Касимова. На следующий день бедолага едва дополз до редакции и обрел исцеление, припав к спасительной канистре Шаронова. Когда беседа подернулась поэтической невнятностью, а Веня пустился в философские спекуляции о пользе семейного рукоприкладства, в кабинет влетела Генриетта: – Спятил? Тебя с утра главный ищет! – Яволь! – вскочил Скорятин. – Сдурел! – ругалась она, ведя нетвердого спецкора на ковер. – В стране антиалкогольная кампания. Уволят, если будешь с утра хлебать. С Веньки пример не бери, он друг Бродского, ему все по барабану. На Исидора только не дыши! Однако шеф и не заметил несвежести сотрудника. Благодушно млея от причастности к гостайнам, он рассказывал, как весь вечер совещались на Старой площади, обсуждали «Авансы и долги» Селюнина в «Новом мире», прикидывали, что делать с агрессивно-послушным большинством. А тут еще генеральный с Патриархом в Кремле встречался. – Если церковь поддержит перестройку, мы непобедимы! Говорю тебе как специалист по атеизму! Плохо, что Ельцин второй центр силы пытается сколотить. Горбачев психует. Как некстати Раиса их рассорила! Зачем, зачем она в политику вмешивается! – А что, лезет? – вяло поинтересовался Скорятин. – Еще как! Во все встревает. Генерального накручивает. Тяжелая женщина. Ремонт в Форосе делала – прораба до самоубийства довела. Дотошная… – Как вошь портошная. – Что? – Бабушка Марфуша так говорила. – А-а-а… Не хватает нам только раскола. Разругаемся – погубим перестройку. А ты-то что сегодня такой мрачный, Геннадио? – А чего радоваться-то? – ответил он, стараясь дышать в сторону. – Это верно! Того и гляди Лигачев дожмет. Не зря они пробный шар запустили… – Какой? – «Не могу поступаться принципами!» Знаем мы эти принципы – всех к стенке поставить. Ты понимаешь, что начнется и что будет с нами? – Расстреляют? – Не исключаю. Хотя, скорее, просто загонят назад, в тоталитарное стойло. Представь! Сами на себя тогда руки наложим. – Как тот прораб? – Ну да… Никому про это не говори! Секрет. – Ни-ни. – Ты хочешь назад, в застой? – Не хочу. |