В понедельник 3 августа объявили мобилизацию военнообязанных 1889 и 1890 годов рождения: как говорилось в официальной прессе, в качестве меры предосторожности ввиду войны в Европе. Маяки в Проливах были погашены, бакены сняты. На иностранные корабли поднялись турецкие лоцманы.
* * *
В отечественной (А.Д. Новичев, А.Ф. Миллер, Г.3. Алиев, Б.М. Поцхверия) и зарубежной (М. Ларшер, Ахмед Эмин, В. Готлиб и др.) историографии
[13] сложилась тенденция, восходящая к первому публикатору Военной конвенции от 2 августа 1914 г. Карлу Каутскому (1919 г.), представлять этот документ как свидетельство полного и окончательного подчинения Стамбула берлинскому диктату и прямого вовлечения Турции в мировую войну. Я, однако, полагаю, что при этом были опущены такие немаловажные для оценки расстановки сил на Балканах и дальнейшего развития событий в регионе в целом материалы, как сопутствовавшие военной конвенции разъяснения посла Вагенгейма Энвер-паше и Джемаль-паше, не вошедшие в общий пакет документов, но зафиксированные в мемуарах главных действующих лиц с турецкой и немецкой сторон, а также болгаро-турецкое соглашение от 6 августа 1914 г., подписанное в один день с положением о функциях германской военной миссии в Османской империи. Наконец, оставалась неизученной взаимосвязь претворения в жизнь германо-турецкой военной конвенции с вопросом о капитуляциях и участием немусульманских подданных Стамбула в большой войне, перспектива которой, как сказал Джемаль-паша, обрисовалась для Турции после 2 августа 1914 г. грозно, но не окончательно.
Сама турецко-германская конвенция от 2 августа 1914 г., ее предельная краткость и обобщенность формулировок давали основание уже современникам, например, адъютанту Л. фон Сандерса Карлу Мюльманну и турецкому посланнику в Берлине М. Мухтар-паше, называть документ именно конвенцией, вслед за которой ожидался дополнительно развернутый договор между Германией и Турцией.
Конвенция содержала восемь пунктов. Один из них (ст. 8) предусматривал секретный характер соглашения, которое могло быть оглашено не иначе, как по взаимной договоренности. Строго говоря, эта секретность звучала несколько надуманно, поскольку статьей 1 предусматривался нейтралитет и Германии, и Турции “в австро-сербском конфликте”. Статья 2 все ставила на свои места. В случае вмешательства в конфликт России и появления тем самым у Германии необходимости выполнить свой союзный долг перед Австро-Венгрией, таковая необходимость приобрела бы равным образом силу и для Турции.
Две следующие статьи (3 и 4) формально должны были смягчить фатальную бескомпромиссность ст. 2. Напомним, что телеграф уже принес в Стамбул известие о том, что еще вчера, т. е. 1 августа 1914 г;, Германия объявила войну России. Последняя не вмешалась в то, что именовалось “австро-сербским конфликтом” и, следовательно, не было формального повода вступления Турции в войну с Россией.
В случае военных действий Германия обязывалась предоставить в распоряжение Турции военную миссию, причем поставить ее в прямое подчинение турецкого военного министра (с оговоркой — на подчинение главы упомянутой германской миссии). Германия обязывалась силой оружия защищать целостность османских земель (ст. 4). Хотя это столь желанное для турок обязательство было высказано в самой общей форме, воистину — “сквозь зубы”, но даже этого не смогли добиться турецкие руководители ни от России, ни от других стран Антанты накануне войны. Срок действия конвенции определялся до 31 декабря 1918 г., с автоматическим продолжением на следующие пять лет, если одна из договаривающихся сторон не заявила бы о ее денонсации за шесть месяцев до истечения срока действия (ст. 5 и 6).
Конвенция не носила “следов поспешности”, как полагал в свое время А.Ф. Миллер. Скорее наоборот. Энвер-паша — главный архитектор военного союза вложил в него те примерно десять лет действия, до середины 1920-х гг., которые нужны были, как говорилось выше, младотуркам для решения своих внешне- и внутриполитических проблем. Однако в более выигрышной ситуаций оказывалась Германия. Проливы, ресурсы, плацдармы в Юго-Восточной Европе, в Африке (Египет), в Восточной Анатолии и к тому же миллионная армия с советниками-немцами — все это в нужный момент должно было оказаться после подписания германо-турецкой конвенции под рукой у германского Генерального штаба.
В понедельник 3 августа 1914 г. Германия объявила войну Франции, а Турция обнародовала во всей европейской прессе декларацию о нейтралитете. 4 августа Англия объявила войну Германии. Соглашение Турции с Германией оставалось тайной для Антанты по крайней мере еще неделю. Внимание держав было отвлечено от турецких проблем. Выигрыш времени, как писал Ахмед Джемаль-паша, был получен. И использован, на первый взгляд, весьма эффективно..
В три дня были активизированы переговоры с Болгарией относительно совместных действий в перспективе получения Турцией населенных мусульманами районов Западной Фракии, Болгарией — земель в Македонии. Обе стороны подчеркивали свой нейтралитет в разгоравшейся войне, что не соответствовало фактическому положению дел. Во всяком случае, для Турции, поскольку 4 августа 1914 г. Австро-Венгрия объявила о своем присоединении к турецко-германской конвенции со всеми вытекающими последствиями.
Весь комплекс противоречий между Австро-Венгрией и балканскими государствами обязаны были если не разделить целиком, то принимать во внимание младотурецкие лидеры. Подтверждением тому явилось “мертворожденное дитя”, по оценке турецкого историка Ахмеда Эмина, а именно турецко-болгарский договор о союзе, подписанный 19 августа 1914 г. Направленный против Греции, но обусловленный нейтралитетом Румынии договор с Болгарией должен был учитывать столь многочисленные и непредсказуемые факторы австрийской, германской и антантовской политик на Балканах, что так и остался на бумаге. Турецкие историки высказывают по этому поводу массу догадок, полагая, впрочем безосновательно, следующее. Поскольку договор изначально содержал захватнические планы, то союз малых балканских государств мог предотвратить разрастание войны, по крайней мере в балканском регионе, и уберечь от разгрома Османскую империю.
Младотурки, или иначе иттихадисты, своим нетерпимым отношением к арабскому национальному возрождению, к курдскому национальному движению изолировали себя от единственных реальных военных союзников, подорвали доверие к себе во влиятельных исламских кругах. Ненависть же к иттихадистам в армянских, греческих, славянских селениях была известна Стамбулу. Триумвират буквально бросался в безнадежную авантюру турецко-болгарско-румынского сближения, чтобы любой ценой вырвать несколько тысяч квадратных километров фракийских земель, населенных мусульманами, чтобы поставить под ружье воинственное и привычное к оружию местное население, декларировать борьбу за ставшее мифом османское единство. И, наконец, чтобы оказать давление на великие державы в отмене режима капитуляций.
Капитуляции и мусульманские земли — две действительно популярные в турецких низах проблемы — могли либо сплотить при удачном их разрешении распадавшееся османское общество вокруг иттихадистов, либо стать двумя концами шелкового шнура на горле триумвирата. Вряд ли поэтому можно или нужно восстанавливать степень искренности Энвер-паши, когда одновременно с консультациями в Софии и Бухаресте он предложил 5 августа 1914 г. военному атташе России в Стамбуле генерал-майору Генерального штаба М.Н. Леонтьеву начать переговоры о русско-турецком военном союзе.
