План не был таким уж бесшабашным и авантюристическим, как его оценивали некоторые исследователи. Энвер-паше, видимо, отнюдь не хотелось участвовать в настоятельно рекомендованной Лиманом фон Сандерсом масштабной, но мало реальной и технически слабо подготовленной десантной операции в Бессарабии или под Одессой.
На очевидное и крайне раздражавшее немецких советников нежелание Стамбула предпринималать самостоятельные [выделено мною. — В.Ш.] десантные операции против Одессы или иных портов российского Причерноморья Энвер-паша выдвигал вполне резонные аргументы. Во-первых, имелся почти двукратный перевес турецких сил над русскими на кавказском направлении при очень больших сомнениях в том, что до черноморских берегов России турецкий десант вообще доберется. Соответствующих десантных средств и необходимых, для столь сложной операции сил прикрытия на море, по признанию Энвер-паши, поддержанного морским министром Джемаль-пашой, у Турции не было. Во-вторых, и здесь Энвер-паша еще раз показал себя более дальновидным политиком, чем военным: следовало бы подумать, говорил он, о балканском отзвуке такого десанта. Он соглашался рискнуть на десантную операцию при следующих условиях:
1. получив дополнительные суммы в счет военного займа из Германии;
2. укрепив с помощью военных специалистов из Германии босфорские форты и некоторые опорные пункты на границах с балканскими соседями;
3. и главное — при гарантии решительного поворота Румынии к турецко-румынскому боевому сотрудничеству и к организации объединенного турецкого-румынского наступления на Одессу через румынскую территорию.
Никаких реальных гарантий в пользу румынско-турецкого военного сближения Берлин не дал и вряд ли мог дать. Однако и позднее, в 1915 г., Энвер-паша обращал внимание германских советников на перспективность наступления австро-германских войск в направлении Бессарабии, чтобы покончить, как он выражался, с “навязчивым нейтралитетом Румынии” и, возможно, осуществить марш-бросок на русское Причерноморье, но — только в составе объединенных сил. В Стамбуле принимали в расчет также весьма грозные для Турции перспективы совместных действий Англии и России на Среднем Востоке, где помощь Германии и потенциальных союзников из числа балканских стран была и вовсе сомнительна.
В турецком Генштабе получили определенные сведения о перспективе русского наступления через Западную Армению на соединение с английскими войсками, которые должны были действовать в Месопотамии. Если на Балканах для Турции сколько-нибудь угрожающего военного положения в 1914 г. не складывалось, то там, в Малой Азии, могла образоваться в случае единых действий Англии и России непрерывная линия фронта от Черноморского побережья до Басры.
Впрочем, в Стамбуле хорошо понимали, что Проливы в любом случае будут в зоне повышенного внимания противника. Изложенные выше планы турецкого военно-морского командования в отношении баз русского флота на Черном море утверждены не были. Предполагалось, что русский флот не сможет эффективно действовать на всей акватории Черного моря, но надлежало все же обезопасить Стамбул и Босфор. Самые большие опасения Энвер-паши и сераскерата, т. е. военного министерства, вызывали русские минные заграждения у Босфора, на которых подорвался 26 декабря 1914 г. крейсер “Гёбен”. Однако предполагалось, что с помощью германских специалистов их можно будет обезвредить. Не исключалось, что при неблагоприятном развитии событий на балканском театре военных действий или в случае враждебных действий одной или нескольких балканских стран (уроки Балканских войск учитывались, а доверия к соседям в Стамбуле не было никакого) эти минные поля могли бы сослужить заградительную службу. Самостоятельные, вне контакта с основными германскими морскими силами, действия турецкого флота на Черном море не планировались. Рейд “Гёбена”, “Бреслау” и двух миноносцев против русской эскадры, ставившей мины к северу от Босфора, бомбардировка ими Севастополя, Феодосии и Новороссийска и постановка мин в Керченском проливе (все это 27–29 октября 1914 г.) были скорее символом германотурецкого военного сотрудничества на море, нежели самостоятельными боевыми операциями турецкой армии и флота.
Первая турецкая армия под командованием Л. фон Сандерса прикрывала столицу, Проливы и Северную Фракию. В тылу у нее разворачивалась Вторая Армия под командованием (первоначально) морского министра Ахмеда Джемаль-паши. Обе армии насчитывали 9 армейских корпусов, т. е. до 250–254 тыс. человек. Третья, наиболее многочисленная и хорошо оснащенная армия должна была сосредоточиться в историческом опорном пункте османских войск — Эрзеруме. В ней было до 180 тыс. человек под командованием опытного и храброго генерала Хасана Иззет-паши. Назначение командующим вооруженными силами на Кавказе Мехмеда Фазыл-паши Дагестан», неформального представителя мусульман Кавказа в Стамбуле, известного своим участием во многих антироссийских акциях среди коренного населения Северного Кавказа и Закавказья, должно было вдохновить на массовое восстание и кавказских горцев, и курдов. Во всяком случае, так полагал Энвер-паша, лично отправившийся на Кавказ (15–21 декабря 1914 г.) для общего руководства военными действиями в Восточной Анатолии.
В течение ноября 1914 г. турецкие войска успешно развивали наступление на Батумском направлении. Сказывались хорошая физическая подготовка солдат Третьей армии, их достаточно высокая воинская подготовка применительно к местным условиям. К тому же Третьей армии противостояли незначительные и paзобщенные русские части, располагавшиеся в сравнительно удаленных друг от друга гарнизонах.
К началу декабря 1914 г. русские части оставили всю южную часть Батумской области. В Южной Аджарии складывался плацдарм для действий и на Кавказе, и в направлении русского Причерноморья.
Военные и дипломатические усилия младотурок были в это время сосредоточены не на европейском, а на азиатском направлении. Если источники не содержат упоминания о сколько-нибудь значительных военнодипломатических акциях Порты на Балканах в конце 1914 г., то сообщения из Ирана (Персии) и Иранского Курдистана полны сообщений об активной политике Стамбула на Востоке.
Недоверие, которое питали в Стамбуле к перспективе военного сотрудничества с Болгарией и тем более с Румынией (о чем неоднократно упоминали в своих мемуарах Джемаль-паша и Талаат-паша), а также то подчиненное положение среди участников Центрального договора, которое изначально было отведено Берлином и Веной турецкому союзнику, заставляли иттихадистов искать военно-политические решения, если и в контексте общей линии союза с Германией и Австро-Венгрией, то с вполне самостоятельными акцентами. Среди них, помимо кавказского оперативного направления, были еще два политических направления.
Во-первых, создание в Северо-Западном Иране мощного и постоянного очага антирусских выступлений курдских вождей. Во-вторых, вовлечение Ирана в военный договор с Османской империей. Естественно, что, если бы Иран попадал в блок Центральных держав, то союзником он стал бы (как надеялись младотурки) в первую очередь для Стамбула, а затем уже был бы союзником Берлина и Вены. С октября 1914 г. начались, а в ноябре — декабре 1914 г. были интенсифицированы переговоры в Стамбуле о военном союзе с Ираном. Помимо обещаний со стороны Энвер-паши и великого везира Халим-паши сформировать с помощью германского оружия и турецких офицеров 100-тысячную современную армию Ирана, упоминались немаловажные для нашей темы обстоятельства.
